О «счастливой, невозвратимой поре детства» писал Толстой. О «золотом времени детского счастья» писал Аксаков.

В детстве и отрочестве Горький, по собственному признанию, слишком много испытал горечи, слишком много видел жестокости, злой глупости, бессмысленной лжи. Не радостно, а тяжело было вспоминать Горькому о детстве. Книга его о своем прошлом была книгой о судьбе ребенка, у которого старая российская жизнь отняла детство так, как отнимала она детство у миллионов детей, родившихся на унылых окраинах российских городов.

Но странно: книги Толстого и Аксакова о счастливом детстве овеяны легкой грустью. Они похожи на «весенний плач» - сладкий и в то же время тронутый горечью сок весенних деревьев. А книга Горького о своем жестоком, страшном детстве озарена непоколебимой верой в жизнь, в человека, в прекрасное его будущее на нашей земле.

Обращаясь к своему прошлому, Толстой и Аксаков воскрешали в душе все то милое, мягкое И чудесное, что заключало для них детство. То было словно последнее прощание старых уже людей со своей угасающей в памяти юностью. И, как всякое прощание с чем - то прекрасным и невозвратимым, оно заключало в себе грусть. Иными чувствами пропитана книга Горького. Вспоминая о своем детстве, Горький рассказывал о множестве окружавших его людей, повествовал о прошлой русской жизни. Автобиография, воспоминания о самом себе, о личной своей судьбе превращались в историю, в повествование о недавнем прошлом, о трудных судьбах народа, среди которого жил будущий писатель. Нигде Горький не умилялся над самим собой, не вздыхал. Он писал сурово и правдиво, не со сладостной грустью, а с великим гневом в душе, гневом писателя - революционера, до самой глубины познавшего страдание своего народа и ненавидевшего все то, что было источником этих страданий. Так повесть о детстве Алеши Пешкова, внуке солдата и сыне столяра, превратилась в повесть о русском народе, его печалях, страданиях и силе. Наставления Горького начинающим писателям не расходились с теми творческими задачами, что ставил он перед самим собой.

Не расходились они и тогда, когда Горький призывал молодых литераторов к беспощадной самокритике. Ибо с суровостью относился он и к собственным рукописям: «Если бы мне пришлось писать о Горьком, моя критика была бы самой злой и беспощадной. Я говорю это, поверьте, без всякой рисовки». Это из письма Горького к Ромэн Роллану. В признании Горького, в самом деле, не было рисовки. Одно из наших издательств поручило мне в свое время составить однотомник избранных произведений Горького. Когда список произведений, включенных мной в однотомник, был представлен на утверждение Горького. Алексей Максимович внес в него ряд поправок.

К моему удивлению, Горький вычеркнул из списка несколько своих самых популярных рассказов, в том числе «Макара Чудру» и «Старуху Изергиль».

- Это ранние вещи, незрелые... - объяснил он.

В одной этой фразе проявилась вся требовательность Горького к самому себе.

И эта фраза невольно припоминается мне каждый раз, когда я наталкиваюсь на книги, которым иные наши литераторы, едва начавшие свой писательский путь, со смешной торопливостью стремятся придать вид тома из академического полного собрания своих сочинений.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.