Только отчаянным фантазерам могла бы придти в голову мысль о внедрении чистых воротничков и маникюра в рабочий обиход старых боен за Абельмановской заставой. Были здесь десятки камер, и в камерах человек оставался с глазу на глаз с животным и убивал его, а потом обдирал, оттаскивал шкуру, голову, копался во внутренностях, пока кровь не пропитывала его с головы до ног, засыхая красной маской на лице, сворачиваясь в волосах, стекая толстыми ручьями со штанов, рубахи и фартука. Кишечницы имели дело с кишками, вручную выдавливали их содержимое, а в помещении с годами отстоялся такой крепкий воздух, что один свежий человек, отнюдь не неженка и чистоплюй, войдя к кишечницам, троекратно пострадал от приступов тошноты.
За бойнями укрепилась дурная слава. Когда решили строить в Пролетарском районе гигантский боенный комбинат, многие из отцов района пришли в ужас. Как, рядом с блистательным «Шариком», рядом с красавцем Автозаводом, с «Динамо» и Теплотехническим институтом, рядом с этими кузницами новой культуры, колыбелью нового человека, поместить бойню, запачкать район, пропитать его запахом коровьих и свиных потрохов - нет, этого не будет!
По сути дела этот вопль проистекал от неосведомленности некоторых отцов района в вопросах современной пищевой индустрии. Когда советские инженеры и хозяйственники, что называется на корню, закупили в Америке чертежи мясного комбината, предназначавшегося для Чикаго, и не в Чикаго, а в Москве, за Абельмановской застя - вой, перенесли комбинат с чертежей на землю, - стало ясно, что комбинат не пачкает, а украшает район, и тут же всплыл вопрос о маникюре и галстуках.
С некоторым недоумением переселялись старые боенщики из своих кровавых камер в прохладные залы комбината, с недоумением прошли в гардеробные помещения, занимающие пятую часть всего гиганта, удивленно разделись и проследовали в душевые комнаты, а оттуда в третий сектор гардероба, где их нарядили в белоснежные костюмы и круглые шапочки с длинным козырьком, так что, глядя друг на друга, боенщики видели не боенщиков, а как бы санитаров, хирургов, профессоров анатомии. Какой смысл имели эти беленькие пиджачки и шапочки медицинской чистоты и аккуратности здесь, в этом доме, где каждый дюйм площади должен пачкать человека кровью и выделениями животных?
Бывшие боенщики разошлись по комбинату на свои места и увидели себя не только в платье, но в роли настоящих хирургов, важнейший инструмент которых - чистота. Простое и грязное, физически грязное когда - то дело убоя быка, загоняемое раньше в одну камеру, здесь разъято было на тысячи отдельных операций, прикрепленных к отдельным местам комбината. И вот люди стояли на местах, а работа в виде коровьей туши или головы, или костей, или шкуры, или крови, или внутренних желез плыла к ним, подвешенная на конвейере, со всех сторон орошаемая могучими струями воды, требующая от рабочего ничтожного, но очень точного движения руки. Когда животные входят в цех и электрический ток лишает их чувствительности, начинается изумительно ритмичный марш сотен туш через комбинат. Каждый метр этого марша одним ударом освобождает туши от основной массы крови, от внутренностей, от головы, от шкуры, от желез внутренней секреции.
Работа совершается безукоризненно белыми людьми. Они вооружены электропилами, ножами, машинами, поднимающимися стенами, бросающими оглушенного быка на конвейер, и - водой, водой, сотнями душей льющейся на животное, начиная с той минуты, когда его поразил первый удар, и кончая мгновением, когда он представляет собою сотню различных продуктов: мясо, альбумин, костяную муку, эндокринные вытяжки, кожу...
Путь туши, плывущей в воздухе через цехи, есть нe что иное, как непрестанное всасывание комбинатам всех полезных человеку веществ, содержавшихся в животном. Шлямовщики, выдавливающие содержимое кишек, выдувальщики, продувающие кишки, эндокринщики, извлекающие содержимое желез, альбуминщики, превращающие кровь в альбумин, аппаратчики, работающие на котлах Вапса в жировом цехе, рабочие утиля - все эти люди помогают комбинату в его гигантских процессах всасывания.
На воем протяжении конвейера устроены стоки для крови. С трех этажей кровь животных стекает в общий чан альбуминного цеха, где форсунки разбрызгивают ее в воздух, нагретый до температуры, превращающей брызги крови в порошок альбумина. Ни один атом из тела животного не пропадает в этом замечательном комбинате. Одна лишь эндокринная группа извлекает из желез быка вещества, стоимость которых равняется стоимости всего животного. Отдавая мясо, комбинат в одной лишь эндокринной группе оставляет, таким образом, полную стоимость коровы, быка или свиньи. Мясокомбинат отходов не знает.
Чистота производственных процессов определяет на комбинате и физическую чистоту работающих здесь людей. Где он, старый боенщик, с головы до ног облитый кровью, ссохшейся на нем как панцирь? Всюду стоят люди, внешне напоминающие хирургов, люди в белоснежных костюмах и шапочках, точные, быстрые, ловкие, освобожденные гением нового комбината от внешней неуклюжести старого боенщика - кустаря.
И вот произошло чудо.
О чуде рассказал мне секретарь комсомольского коллектива, тот самый человек, что, придя как - то на старые бойни, троекратно перенес приступ тошноты. Ныне многие из комсомольцев Мясокомбината просят его показать руки и, критически рассмотрев их, иной раз говорят:
- Эге, а секретарь - то без маникюра ходит!
И та самая фраза, что в свое время могла обидеть подозрением, что человек тайком занимается маникюром (позор, слюнтяйство, нэпманский душок!), ныне обижает упреком как раз в отсутствии следов маникюра (позор, распущенность, охотнорядческий душок!).
Блеск нового комбината настолько ослепителен, что в первые дни переселения ячейки выносили решение: через столько - то дней внедрить маникюр, распропагандировать хождение на работу в воротничках и галстуках!
Маникюр! Галстук! Да не чистоплюйством, не жеманством ли отдает пропаганда этих вещей в комсомольской среде? Возможно, что у иных и было такое подозрение. Но этих странных людей как раз и следует обвинить в неразумном псевдо - комсомольском жеманстве. Они - то и кокетничают, - но чем? Грязными ногтями, лохматой шевелюрой, этакой героической небритостью (пренебрежение к условностям!), романтически грязным воротником одной несносимой, железной рубахи, всем своим развинченным ухарским видом (время ли революционеру интересоваться внешностью!).
Безусловно, таких зубров становится в комсомольской среде все меньше и меньше (среди подлинных пролетариев, представляющих лучшие традиции рабочего класса, их нет совсем. Поглядите на рабочего ленинградской «Электросилы» или завода им. Макса Гольца. Он приходит в цех выбритым, в чистейшем воротничке, часто в фетровой шляпе). Да и странно выглядит такой зубр где - нибудь в озелененном цехе Электрозавода, или во внутреннем сквере автомобильного гиганта, или за линотипом - тонкой, кружевной, изумительно умной, аккуратной машиной. Нет подходящих условий для размножения зубров в период освоения грандиозной и тонкой техники, выводятся зубры в цехах социалистической индустрии.
Да, но бойни ведь не индустрия?
Бойни? Товарищи, забудем это слово. Оно не вяжется с блистательной чистотой, с предельно точной работой, с ее ритмичностью, со всем, что поражает всякого свежего человека в цехах Мясокомбината.
Стремление к чистоте, опрятности, к порядку и благообразию в одежде вспыхнуло на комбинате стихийно, под влиянием новой для боенщика производственной обстановки. Галстук и маникюр в цехах, это еще, если хотите, - малое чудо. «Большое чудо» заключается в том, что в среде отсталых когда - то рабочих бойни, в среде вчерашних кустарей, да еще таких кустарей, которые занимались самой грязной и неприятной работой, - в их среде также стихийно вспыхнула тяга к газете, к книге, к театру, и, наконец, - к университету!
Я не хочу быть голословным, не хочу, чтобы несведущие люди обвинили меня в «идеализме» и «прекрасномыслии». Вот цифры. Комсомольский коллектив старых боен выписывал всего-навсего 13 экземпляров «Комсомольской правды». Теперь тот же коллектив, в том же составе выписывает уже 168 экземпляров газеты. Политучебой занималось 90 человек, теперь - 600. О среднем образовании в боенских камерах не думал никто. На комбинате 250 комсомольцев и рабочей молодежи проходят курс средней школы.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.