Замнаркома

Вот я кишлацкий активист. На заседания хожу. Когда ораторы говорят, замечания вставляю, подробности добавляю, которые оратор пропустил.

А главное, про баев, когда о них разговор зайдет, все до мелочей рассказываю. Работы немало в сельском «кошчи» - комитете бедноты. Работа без жалования, но интересно, и работаю с таким усердием, как ни одному баю не служил. Никогда у баев для меня огрызка хлеба не было, а когда активистом стал, не только у них для меня хлеб нашелся, но и деньги.

- Ты, Ашурбек, хороший человек, - сказал мне бай, про которого много злого говорилось на заседании «кошчи». - Тебе денег, небось, нужно? - И, не дожидаясь ответа, положил мне деньги в карман.

- Ладно.

На другой день я поехал в район, положил из стол деньги и сказал: «Этого бая надо раскулачить». Шла земельная реформа, у зажившихся отбирали землю и скот, отдавали бедноте, оставляя баю небольшой клочок, где бы он без батраков работать мог. На этот клочок налагали твердое задание.

Перевели меня в партию. Тут уже я мать не спрашивал. А баи после истории с деньгами меня боялись и стороной обходили.

На собрании сельсовета я говорил о раскулачивании. Поднялся тогда бай Кулбай, блеснул в мою сторону и ногтем указательного пальца и глазом:

- Я тебя воспитывал, я отцу помогал. Как тебе не стыдно!

Освирепел я:

- Кому стыдно? Мне стыдно? Тебе стыдно! А я от тебя, в пастухах живучи, хоть кусок хлеба видел? Палку свою спроси, кому должно быть стыдно! Дыры на лохмотьях моих спроси! Одни побои я от тебя видел!

Хороший был год - 1927. Дни в этом году большие был». Очень дышать весело было. Тридцать баев я в кишлаке раскулачил: и тех, у кого отец малаем работал, и тех, у кого сам я пастухом служил. Бая Кулбая тоже.

Кончилась земреформа, дала мне комиссия почетную грамоту и послала на учебу в совпартшколу. Весь 1928 год проучился.

Кстати, до школы женился я. Юрты наши стояли рядом. Знакомы были давно. Как - то переглянулись, потом перемолвились, потом стали останавливаться, стояли подолгу, разговаривая. Но отец ее был против меня. Старая голова у отца ее, старая жизнь. Хотел дочь за бая выдать. Красивая, товар. А она ночью прибежала ко мне, и мы с ней, не дожидаясь, пока загремит кишлак, прямо в загс.

1929 год пришел, замечательный год. Еще гуще стали дни, еще свежее воздух.

После школы был я секретарем сельсовета. Строил колхоз в кишлаке. Мне верили, и был я чист после партийной чистки.

Большой был в наших краях помещик и фабрикант, бежал он в басмаческие времена, пойман был и расстрелян. На его - то земле и организовали коллектив по имени «Кзыл шарк», что значит «Красный восток». Это было в 1927 году, начал» мы с 60 человек. Коллективизация шла через кровь. Трех активистов убили нанятые баями бандиты.

Встретил меня батрак днем, оглянулся кругом и сказал:

- Тебя хотят убить. Спрячься.

Эту ночь и другую, когда за мной приходили, я не ночевал дома.

Пришла осень - хлебозаготовки. В одну из поездок басмачи убили предрика, и получил я приказ от районного комитета встать на работу председателя районного исполкома.