«Ты меня, начальник, прости. Я не могу теперь молчать, раз у меня такая радость. Когда слова эти дойдут до границы, когда будешь знать, какой у тебя командир отделения, я успокоюсь, и радость моя будет выше, чем вершина горы, которую ты видишь из окна заставы. Я, Селим из селения Тыри, познакомился с командиром отделения очень давно. Еще не было тебя, начальник, на этой заставе, как в первый раз пожал руки мои этот почти слепой на левый глаз Павел.

Я был в горах. На моем плече лежала веревка, скрученная отцом и матерью из шерсти баранов.

Я ходил в горах и долинах, взбирался на кручи и смотрел во все стороны. Я искал и не мог найти нашего единственного ишака.

На ишаке мы возим воду дли поливки, наших полей и сухие корни для приготовления пиши. Ишак тянет деревянную соху, взрыхляя наше маленькое, как одеяло, поле под ячмень. Где этот ишак и куда он ушел, я не знал. Но мне сказал отец: «Иди в горы, и если не найдешь, то спустись в долины. Если же нет и в долинах, то проберись в самые глубокие ущелья, взойди на самые высокие вершины гор, в густые чащи кустарников». Я искал его с утра и до вечера. Мне хотелось пить, мне хотелось есть. Пробираясь меж кустов, я срывал с них листья и жевал их; натыкаясь на горные источники, я пил из них до тех пор, пока не утолял жажду.

Пот катился по моим щекам и шее, и я смывал его из тех же источников. У меня были исколоты шипами ноги, а веревка казалась тяжелее камня. Руки уже не могли с силой раздвигать частые кустарники. Я сел на обрыве утеса и стал смотреть на орла, кружившего надо мной.

Мать моя говорила: «Селим, у нас ничего нет. У нас только два десятка баранов, да два одеяла земли, да ишак, да ты, да отец твой». Мать моя сидела дни и ночи у деревянного станка. Ноли ее были тонки, как палки, и стан, когда - то стройный, согнулся, и плечи торчали. Мать моя сидела за станком и ткала ковер. Она ткала ковер уже год. Глаза ее наливались слезами, пальцы уже не могли быстро перебирать нити из шерсти. Но пришли беки и сказали: за тобою большой долг, - и взяли этот ковер.

Я сидел на обрыве и смотрел на орла. Если б подняться так высоко и взглянуть вниз и увидеть всю землю! Разве на всей земле существуют беки, отбирающие за долги годовые работы? К вечеру пришел отец. Его не было днем, когда отбирали ковер. Он поджал под себя ноги и сидел молча до тех пор, пока не перестал кричать ишак, которого я теперь ищу. Потом отец встал и оказал: «Довольно! Беков не будет. Это я слыхал. Это мне говорили. Им приходит смерть. Не надо было отдавать годовую работу»...

Так сказал мой отец, у которого седой волос серебрился в бороде.

Я не знал, что советская власть за бедных, что есть большевики, что есть Ленин, а земля большая и круглая, как солнце. И вдруг сложил орел крылья и упал в чащу леса, а совсем близко от меня закричал ишак. Тогда я взял веревку, прислушался, с какой стороны идет крик, и пошел.

Я раздвигал с прежней силой заросли колючих кустарников и не шел, а бежал на певучий зов все выше и выше. Кровь струилась по щекам. Вдруг заблестела река подо мною, и я увидел в ложбине у большого камня ишака, а около него пограничника твоей заставы, командира отделения Павличенко. У меня закружилась голова, и я схватился за куст. Разве мог я сказать, что около него стоит ишак, которого я ищу?..

Когда я был маленький, моя мать, укладывая меня спать, всегда говорила: «У нас, Селим, много врагов. Град выбивает наши посевы, а гроза и ливень разрушают жилища; наших баранов угоняют люди, не верящие в Аллаха и его пророка; седовласые беки заставляют наши жилистые руки работать на них, а пограничники русского царя помогают и разбойникам и бекам. Слушай, Селим, слушай! Когда мы приводим к ним с жалобой на разбойников, они требуют от нас поклонов до самой земли, берут лучшего барана и лучшего петуха, а потом смеются и выгоняют нас из своих жилищ. Когда мы приходим к ним и жалуемся на беков, они натравливают собак и плетками стегают по спинам... Селим, Селим! У нас много врагов, и ты всех их бойся».

Вот что мне говорила мать, когда я был маленький.

Я упал перед твоим пограничником, ползал перед ним и хотел поцеловать его ноги. Слезы заливали мои глаза, а сердце так стучало, как стучали камни, лежавшие на дне реки.

Вот, товарищ начальник, что было со мною, когда я увидел пограничника твоей заставы.

Но Павличенко поднял меня, дал хлеба и вареного мяса и смеялся, видя мой испуг и слезы.

Павличенко передал мне ишака и объяснил обратный путь, а на прощанье взял мою руку в свою и сжимал ее долго, долго.

Вот, товарищ начальник, как я познакомился с твоим командиром отделения Павличенко.

Он приходил потом в наше селение к моему отцу и матери и беседовал о нашей родине и о том, что сухие пески можно превращать в жирные земли и потом сеять на них хлопок - белый цветок.

Мать моя хотела обмыть ему ноги, но он разгневался и сказал, что такого обычая теперь не требуется.

Когда я шел с ним вечером по селению, встретились мы с самым старым человеком, и Павличенко остановил его, сказал приветствие и дал ему целую горсть пахучего табаку.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.