В годы скитаний по фронтам для каждого из военных людей радостно было неожиданно встретить земляка или старого знакомого. Случай, происшедший со мной на реке Сунгари, настолько исключителен, что о нём следует рассказать особо. Речь идёт не о моём личном, а о нашем общем знакомом.

Произошло это на девятый день войны против Японии. С речной эскадрой краснознамённой Амурской флотилии я шёл вверх по Сунгари, в поход на Харбин. За восемь дней мы преодолели большую половину пути. Японцы не смогли даже заминировать реку, ибо и для них, в связи с распутицей, Сунгари стала единственной коммуникацией. На фарватерах японцы затопляли баржи, но мы обходили их; навстречу нам плыло несметное количество брёвен распущенных плотов, но и это не снизило стремительности похода. И вот на рассвете девятого дня войны мы заняли крупный сунгарийский порт Саньсин у устья реки Муданьцзян.

Сразу же адмирал Антонов с отрядом бронекатеров ушёл вверх. Вслед за ним потянулись тральщики, санитарные транспорты и штабной пароход. В Саньсине остались только самые крупные корабли - мониторы - в ожидании приказа идти вверх или вниз. Ещё ночью командующий запросил по радио у высшего начальства «добро» на поход речных броненосцев вверх по реке. Тревожили известные всем плававшим по Сунгари саньсинские перекаты. Местные лоцманы уверяли, что корабли с такой осадкой, как у мониторов, через перекаты пройти не могут, тем более что японцы сняли все вешки и бакены, определяющие проходы.

В обычные годы действительно о таком походе нельзя было и мечтать. Но август 1945 года на Дальнем Востоке отличался дождливостью. Половодье вздуло широкие реки амурского бассейна. В иных местах Сунгари подступила к отрогам Малого Хингана. Нам это было на руку, и мы стремились использовать большую воду и забраться подальше в Маньчжурию. Правда, вода с каждым днём опадала. Но амурцы хотели рискнуть и пройти на мониторах в Харбин.

Я тоже остался в Саньсине: ожидался гидросамолёт из Хабаровска, и у меня на руках было приказание командующего флотилией лётчику вылететь со мной в Харбин.

В ожидании самолёта я ушёл в город. На набережной, у транспаранта с расписанием движения пассажирских пароходов, где рядом с иероглифами нелепо выглядело русское слово «прибывает» - наследие Китайско-Восточной железной дороги, - расположились пленные японцы. Они сидели на корточках правильным строем, поджав под себя ноги. Их охранял краснофлотец с автоматом на ремне. Из одноэтажного здания разбитого речного вокзала еще струился дымок. Над дверью в багажное отделение два краснофлотца с мониторов прибивали вывеску: «Помощник коменданта города по морской части». Слово «морской» было старательно выведено над ранее значившимся и зачёркнутым «речной». На пристани ещё был беспорядок, сопутствующий вторжению. За мешками, сои валялся японец, часа два назад вспоровший себе живот самурайским мечом. Он стонал и, видимо, просил добить его...

Пока я ходил по городу, погода испортилась. Ветер взбудоражил разлившуюся реку. Стена песка затянула берег подобно привычному в эти дни дыму пожаров. Мониторы отошли к противоположному берегу. Мне стало ясно, что самолёт не прилетит и теперь единственная надежда на мониторы. Если они пойдут в Харбин, попаду туда и я.

Я отправился к помощнику коменданта по морской части с просьбой вызвать с кораблей шлюпку. Через некоторое время к берегу пристала едва не выброшенная волной на камни шлюпка монитора «Красный Восток», и я отправился на корабль. До тех пор «Красный Восток» я видел лишь издали. Он первым вошёл в Сунгари и открыл боевые действия у порта Лахасусу. Накануне прихода в Саньсин во время боя у маньчжурской деревни Хуньхадао этот корабль поддерживал артиллерийским огнём высадку десанта. За его стрельбой я наблюдал с корабля, высиживавшего десант.

Поднявшись на монитор, я увидел плечистого капитан-лейтенанта в выцветшем морском кителе с потускневшими золотыми нашивками - это означало, что офицер их носит уже давно. Его смуглое, грубоватое лицо показалось мне удивительно знакомым. И, протягивая командиру корабля руку, я уверенно сказал:

- Мы с вами знакомы, капитан-лейтенант.

- Знакомы? Что-то не припомню. Вы ленинградец?

- Нет, москвич. Но, может быть, мы встречались на других фронтах?

- Не может быть, - с досадой заметил офицер, и я почувствовал, что задел больную струнку: вынужденное пребывание в годы Отечественной войны в далёком, хотя и не очень спокойном тылу тяжело переживали на Дальнем Востоке. - Я уже закоренелый азиат, - продолжал офицер, - после училища ничего, кроме тайги и сопок, не видел...

- А всё-таки мы с вами где-то встречались!...

Я внимательно всматривался в его лицо. И эти резкие, словно вычерченные карандашом толстые губы, и суровый, пронизывающий взгляд, и вся его атлетическая, слишком типичная для моряка фигура поразительно напоминали мне кого-то. Я подумал, что именно такими обычно изображают моряков в кинофильмах.

Мы стали перебирать даты и события нашей жизни в надежде установить, где могли скреститься наши пути. Нашлись десятки общих знакомых. Я узнал многие подробности об Алексее Диомидовиче Никитенко. Он воспитанник Ленинградского военно-морского училища имени Фрунзе. Ему 33 года. Уже десять лет он на Дальнем Востоке, дослужился до командира такого крупного корабля, как монитор. До войны увлекался спортом, шлюпочными гонками, участвовал в соревнованиях, брал призы. Вскоре мне показалось, что мы не только знакомые, но и старые друзья, хотя установить место встречи так и не удалось.

- Не встречались, так встретились! Будем хорошими знакомыми теперь, - мягко, с украинским выговором заключил капитан-лейтенант и пригласил меня в каюту.

Там от разговоров о нашем знакомстве мы перешли к другой, волновавшей нас обоих теме: пойдём или нет в Харбин?

- Десять лет я тут корпел в Азии для того, чтобы в разгар похода застрять вдруг в этом чертовом Саньсине!... - с горечью говорил капитан Никитенко. - Неужели не дадут «добро»? Пройти можно, сейчас вода большая. Надо только идти с промером...

Я думал о том же. Девять сумасшедших дней, полёт из Москвы на 10 000 километров, бессонные ночи в воздухе, на аэродромах и на кораблях, - и вдруг очутиться где-то в Саньсине, в 300 километрах от фронта, от Харбина, без связи и средств передвижения. Мы ругали и Сунгари, и Лахасусу, и погоду, но всё же верили в удачу. И удача пришла. Под вечер приехал начальник политотдела флотилии и сообщил, что трём мониторам разрешено отправиться в Харбин.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.