Девятнадцать лет назад

Его укрывали простые люди, рабочие, их жены, их дети. Его прятали в бедных квартирках на окраинах и в дачных местностях.

В темную июльскую ночь он плыл в утлой лодчонке по заливу, пробирался сквозь кустарники к прогалине, где густо росла трава. Вот коса, которой он косил, вот грабли, вот топор... Сидя возле стога сена, согнувшись, набросив на плечи пальто, он продолжал разрабатывать план восстания. Люди, которые приезжали к нему из Питера за директивами, рассказывали потом, что Ленин ни разу не попросил привезти ему что - либо из одежды. У него не было даже фуфайки, теплых носок. А ночи стояли холодные, и сырость пронизывала до костей. Он требовал только газет, газет, газет.

На коленях его лежала школьная тетрадка. Ильич заносил в нее мысли, развитые потом в бессмертной книге «Государство и революция».

Зыбкие, расплывчатые краски, туманный колорит картины Сварога передают воздух накуренной комнаты, косо освещенной висячей лампой. На столе окурки, бумаги, недопитый стакан чая. Тесно сидят вокруг стола делегаты VI съезда большевистской партии Молотов, Ярославский, Урицкий, Свердлов... Молодое лицо Ворошилова, седобородый Ольминский. Сталин с трубкой в руке держит речь.

Кому он отвечает в эту минуту? Бухарину, выдвинувшему («игрушечную схему» двух этапов революции, схему, отрывавшую пролетариат от крестьянства? Или Преображенскому, защищавшему тезис Троцкого о невозможности победы социализма в одной стране? Преображенский требовал, чтобы в резолюции о политическом положении, предложенной Сталиным, были вычеркнуты слова о том, что, взяв в свои руки власть, пролетариат и беднейшее крестьянство должны будут направить ее «к миру и к социалистическому переустройству общества». Сталинская резолюция выражала точку зрения Ленина. Троцкистскую точку зрения выразил Преображенский, предложил такое окончание резолюции: «Для направления ее к миру и при наличии пролетарской революции на Западе - к социализму...»

За стеклом витрины лежит текст ответа Сталина Преображенскому. Вот эти потрясающей силы слова:

«Я против такого окончания резолюции. Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, прилагающей путь к социализму. До сих пор ни одна страна не пользовалась такой свободой, какая была в России, не пробовала осуществлять контроль рабочих над производством. Кроме того база нашей революции шире, чем в Западной Европе, где пролетариат стоит лицом к лицу с буржуазией в полном одиночестве. У нас рабочих поддерживают беднейшие слои крестьянства... Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий Я стою на почве последнего».

Стремительный, напористый почерк. Твердая рука набрасывала эти густые, тесно подобранные строки, которыми покрыты осьмушки почтовой бумаги и вырванные из тетрадей, из блокнотов листки.

Иногда в уголке страницы пометка: «Корпус». Корпус - название шрифта. Значит, рукопись прямо со стола пишущего отправлялась в типографию, к наборщику. Вы замечаете, что интервалы между строками на этой рукописи шире чем на других. Пишущий думал о тяжелом труде наборщика.

На уголках других бумаг написано наискосок: «Не для печати». Это письма товарищам: советы, напоминания, предложения, требования.

A BOT документы, которые, по-видимому, не предназначались ни для печати, ни для друзей. Странный для постороннего вид имеют эти бумаги. Отдельные места рукописей обведены кругами, соединены стрелками. Поперек основного текста проходит колонка цифр. Сбоку приписано еще что - то латинскими буквами. Вся страница испещрена буковками, цифрами, черточками, кружочками. Фраза перечеркнута, над ней написана новая и снова зачеркнута. Гигантская работа мысли, запечатленная на крошечном белом поле листа.

Каждое утро я встречал в Музее одного комсомольца - пропагандиста с крупнейшего московского предприятия. Я знал, что этот товарищ блестяще окончил курсы марксизма.

«Я заново прочитываю здесь Ленина и всю историю партии, - сказал мне этот товарищ. - То, что прочтешь и почувствуешь здесь, не может дать ни одна книга».

Мы склонились над витриной, где лежало сентябрьское письмо Ленина в Центральный, Петроградский и Московский комитеты партии. О чем это письмо? Есть партия, которая может взять в руки государственную власть. Эта партия мы, большевики. И мы должны взять власть немедленно.

Ленин в нескольких местах выделяет слово «восстание», марксову фразу - «восстание есть искусство».

И в следующих письмах рука вождя революции не устает подчеркивать: «Взять власть тотчас»... «Идти до конца»... «Погибнуть всем, но не пропустить неприятеля».

А вот письмо о другом. Неукротимым гневом веет от широкого листа, исписанного ленинской рукой.

Зиновьев и Каменев выдали буржуазии план восстания. Будущие фашистские агенты нанесли удар в спину революции.

Всей силой своего огненного сердца клеймит Ленин подлых предателей: «Пусть - господа Зиновьев и Каменев основывают свою партию с десятками растерявшихся людей или кандидатов в Учредительное собрание. Рабочие в такую партию не пойдут...» Рука, которая подчеркивала слово «восстание», теперь подчеркивает слово «штрейкбрехерство».

Взгляд перебрасывается от рукописи Ленина к портретам солдат, красногвардейцев, матросов, тех, кто готов был идти в бой... «... Задача будет решена, рабочие сплотятся, крестьянское восстание и крайнее нетерпение солдат на франте сделают свое дело! Теснее сплотим ряды, - пролетариат должен победить».