Биография книги

Отец недоумевал - происходит ли это учебная стрельба или идёт настоящая, боевая. Никогда раньше ночью моряки не производили учебных стрельб, да ещё таких оголтелых. О войне же никто ничего не говорил и о ней серьёзно не думали.

Вскоре мы с отцом заметили, как левее, у прохода на внутренний рейд, к берегу приткнулись какие-то большие суда. С них доносился смешанный шум: команды, брань, отдельные крики, топот бегущих людей, грохот якорных цепей. При свете прожекторов было видно, как на них зачем-то спускают на воду шлюпки. На мачтах кораблей то и дело вспыхивали разноцветные сигнальные фонари, но что они обозначали, никто из артиллеристов не понимал.

Вскоре стрельба затихла, и, решив, что тревога кончилась, отец вместе со мною вернулся домой. Под утро отца разбудили приказанием из управления артиллерии немедленно поднять по тревоге солдат и изготовить батарею к стрельбе, так как началась война с Японией...

Вернулся отец усталый, в полной боевой форме: в ремнях, с шашкой, револьвером и биноклем, как он бывал одет только во время боевой стрельбы. Он рассказал, что вечером мы с ним как раз и видели момент отражения атаки японских миноносцев, которые подорвали броненосцы «Ретвизан» , «Цесаревич» и крейсер «Палладу» . Эти корабли, чтобы не затонуть от полученных пробоин, выбросились на мелководье у входа во внутреннюю гавань.

Прибежал солдат и сообщил, что на море к Артуру подходит японская эскадра и приказано батарее быть готовой к открытию огня. Отец поспешил на батарею, где уже находились все солдаты и офицеры. Я увязался за ним.

Стояло яркое солнечное утро, видимость была прекрасная. Наша эскадра в кильватерной колонне вытягивалась по направлению к открытому морю. На горизонте в дымке утреннего тумана чуть проступали силуэты японских кораблей. Вскоре на головном корабле нашей эскадры, броненосце «Петропавловск», ярко вспыхнул золотисто-зелёный огонёк залпа двенадцатидюймовых орудий передней башни, и тяжёлый грохот выстрела потряс воздух. За «Петропавловском» открыли огонь в другие суда. Около японских кораблей появились чуть заметные за дальностью всплески от падения снарядов.

Японцы не замедлили открыть ответный огонь. В воздухе послышался быстро нарастающий свист летящего снаряда, и за Тигровкой, на внутреннем рейде, высоко взлетел столб воды. За первым выстрелом последовали другие, воздух наполнился грозной боевой музыкой. Постепенно открыли огонь береговые батареи. Слева весь окутался пороховым дымом Электрический Утёс, правее стреляли батареи Белого Волка.

Японцы усиленно обстреливали город, внутренний рейд и наши подорванные ночью корабли. Бой продолжался около часа, затем японцы отошли в море, а наша эскадра вернулась в порт. На батарее, у орудий, остались дежурить солдаты и офицеры. В этот день я не поехал в школу, чем был весьма доволен.

Так началась русско-японская война.

Первое время война велась только на море и преимущественно по ночам: японская эскадра не рисковала днём близко подходить к крепости. Занятия в реальном училище продолжались ещё с месяц, а затем прекратились, так как учителей призвали в армию, а многие ученики вместе с родителями уехали из Артура в Россию.

Когда японцы высадились на Ляодуньском полуострове в апреле 1904 года, мать с братом и сестрами покинули Артур. Я должен был тоже уехать с ними, сел в поезд, но на одной из ближайших станций - Ичендзы - нарочно отстал от поезда и вернулся к отцу в Артур. За это он меня строго наказал. Но уехать из Артура я больше не мог: он был уже отрезан от России японским десантом.

Когда японцы подошли к крепости с суши, отца перевели на сухопутный фронт командиром батареи Малого Орлиного гнезда. Здесь отец пробыл несколько месяцев. Я находился с ним на батарее, передавал его приказания, проверял правильность установки прицела и квадранта, так как в большинстве солдаты были неграмотны и часто ставили прицел неверно. Бегал я и по проводу, когда рвалась телефонная связь. Конечно, часто приходилось бывать под обстрелом. Сначала меня очень пугали разрывы снарядов, и я всё время сидел в блиндаже, боясь высунуть оттуда голову, но затем понял, что далеко не всякий снаряд убивает или ранит, и стал меньше обращать внимание на разрывы.

Мой отец, как многие старые артиллеристы, был глуховат от стрельбы и не слыхал свиста летящих пуль. Под самым сильным ружейным обстрелом он спокойно стоял, покуривая папиросу. Это создало ему славу необычайно храброго человека. Но когда отец замечал грозившую ему опасность, то начинал неторопливо ходить взад и вперёд по брустверу батареи. Как-то я спросил: неужели он не боится, что его убьют или ранят?

- Конечно, боюсь! Если бы не боялся, то спокойно стоял бы на месте, - ответил он.

С каждым днём осады питание гарнизона становилось всё хуже, не хватало жиров, овощей, мяса. Кроме того, японцы захватили водопроводный редут и лишили Артур хорошей питьевой воды. Пришлось пользоваться водой из грунтовых колодцев, которые были очень загрязнены. Всё это привело к развитию в гарнизоне дизентерии, тифа, цинги. Заболел дизентерией и отец. Его поместили в один из заразных госпиталей, я оказался фактически беспризорным.

От потерь и болезней гарнизон крепости редел всё больше, к работам в тылу привлекались солдаты, которые едва оправились от ранения и болезней. Вскоре нам, подросткам, поручили помогать водовозам при развозке воды по фортам и укреплениям. Вода доставлялась туда по ночам в двадцативедёрных бочках, которые перевозились парой осликов, впряжённых в маленькие четырёхколёсные тележки. Днём мы должны были вычистить и вымыть бочки, наполнить их свежей водой и в сумерки доставить к определённому месту, откуда уже солдаты везли их на форты и траншеи, здесь же мы поджидали их возвращения. На каждом из нас также лежала обязанность смотреть за парой осликов, кормить их, чистить и запрягать.

Я назвал своих питомцев «Варяг» и «Кореец» в честь геройски погибших в бою с японцами в Чемульпо русских кораблей. «Варяг» был побольше, посильнее и поленивее, «Кореец» - поменьше, но более старательный. «Варяг» отличался особенным упрямством. Ни понукания, ни побои, ни лакомства на него не действовали. Он боялся лишь холодной воды. Стоило плеснуть на него, как ослик сразу становился покорным.

Сначала солдаты не брали нас с собой на передовые позиции, но иногда мы выпрашивали разрешение идти с ними. Постепенно это стало обычным, а затем подвозку воды целиком поручили нам.

Я доставлял воду на участке от батареи «Литера Б» до форта номер два. Объезд я обычно начинал с «литербы», как солдаты называли «Литеру Б», оставлял там несколько вёдер воды и затем ехал вдоль фронта примерно около полутора километров, раздавая по дороге воду стрелкам и артиллеристам. Мне приходилось ехать по дороге, укрытой от японцев высоким бруствером, который назывался китайской стенкой. В темноте езда по ней не представляла большой опасности, хотя над головой и свистели пули и осколки снарядов. Но я был уже обстрелян и не особенно их боялся, зато ослы, особенно «Варяг», страшно пугались близких разрывов снарядов, и тогда с ними трудно было справиться. Когда же «Варяг» был в хорошем настроении, то спешил выразить его отчаянным рёвом, что вызывало усиленный обстрел со стороны японцев. Как мы ни били, ни дёргали ослика, как ни старались зажать ему пасть руками, он продолжал сотрясать воздух отчаянным рёвом.

Однажды в такой критический момент неподалёку оказался генерал Кондратенко. Его отец был солдатом кавказской армии, в которой для перевозок широко применялись ишаки, и поэтому ослиный нрав был хорошо известен генералу. Он посоветовал нам привесить хороший груз к хвосту «Варяга». Когда осёл ревёт, он всегда задирает хвост вверх. Если же он не сможет задрать хвост, то не станет и реветь. Так мы и сделали. Сколько «Варяг» ни мотал хвостом, он так и не мог избавиться от подвешенного к нему кирпича и вёл себя совсем тихо...