В дрейфе

- Ну, значит, ошибся, - улыбнулся Долгополов.

С наступлением вечера береговой бриз начал относить катер в море.

- Может быть, ещё и к своим вынесет! - оживился Сидоркин. - Скажем, парус бы поднять, товарищ Копайгора? Под парусом - то пошёл себе и пошёл потихоньку. Нам главное - оторваться от берега, а там сам черт - не брат.

- Из чего парус - то? - заметил Копайгора. - Я так полагаю, что командир придумает, как лучше.

И, не расположенный вести дальнейший разговор, он отошёл к ходовой рубке.

Ночь прошла спокойно.

Перед рассветом на горизонте был замечен немецкий самолёт, но он прошёл в стороне, не обнаружив катера.

На катере всё так же исправно несли службу. Из часа в час заполнялся вахтенный журнал. Пустой оставалась лишь графа, в которой обычно раньше указывалось, какие моторы работают и какое число оборотов держат они.

- Кабы баржу какую встретить! - поднимаясь на верхнюю палубу и оглядывая море, сказал Конников. - Бензину бы, только и дело за горючим. Мотор хоть сейчас запущу.

Лейтенант определил дрейф и объявил команде, что катер попал в полосу течения и его вновь несёт к берегу.

«Ветерок бы отжимной!» - подумал лейтенант и, достав папироску, закурил.

- А к вечеру, пожалуй, задует, - как бы отвечая на мысль командира, осторожно произнёс Штыркин.

Долгополов неопределённо покачал головой.

Ветер едва касался прозрачной, как стекло, воды, поднимая трепетную рябь. Она бежала, растекаясь по сторонам. На память пришёл весенний просёлок. Точь - в - точь таким он запомнил его с детства - взбухшим, извилистым и ненадёжным. Идёшь вязким, набухшим полем, проваливаются чуни, вырывается ледяная вода, обжигая ноги. Тяжело, а усталости нет. По узким, скользким впадинам переберёшься через бочаг. Нет кладин, идёшь по воде. Взглянешь на солнце - высоко! - и прибавишь шагу. В школу не опаздывал никогда, за что тихий и ласковый учитель Николай Порфирьевич всегда хвалил и ставил в пример.

Потом вспомнил, как однажды по такой же дороге бежал он от ребят из соседней деревни. Хотели побить. А за что? Зло взяло. Возле опушки остановился, остановил других и вслух повторил отцовскую фразу: «Чем битым быть, лучше самому побить!»

О море тогда не думалось. А увидел - полюбил крепко, как любил когда - то суровые калининские леса. Так же буйно они шумели в непогоду. На палубу корабля поднялся смело. Не ахал, не восторгался. Корабль, как корабль. В первый же выход крейсера в море назначили на камбуз. Чистил рыбу. Волна перехлёстывала через борт. Потом приказали перейти на полубак. Травил до крови, а не лёг, но запаха свежего судака с тех пор не мог переносить.

Когда дали катер, обрадовался и по молодости отпустил усы и бороду: думал, строже вид будет. Но носить бороду не пришлось. Встретил его контр - адмирал и высмеял.

- Я, - говорит, - молодой человек, тремя крейсерами командовал четырнадцать лет, теперь на соединении, а бороду не терплю. Хотя и частное дело, а зачем? Вот, кстати, не знаете ли с крейсера «Красный Крым» связиста? Нет? У того действительно не борода, а бобровый воротник. Ну тому уж сам бог велел под Макарова ходить, а вы себя только портите. Ни одна ведь девушка не полюбит с такой бородой. Не борода, а растрёпанный конец манильского троса! Советую сбрить.

Сбрил...

Воспоминания успокаивали Долгополова. Мысли согревали, вселяли уверенность в себе и товарищах. На море всего уставом не предусмотришь, - значит, решать надо самому. Плохо решишь - на себя же будешь в обиде. Долгополову казалось, что он решил правильно.