Годл

- Что дают.

- Понимаю, - говорю я, - что ты не из привередливых. Пробавляешься, чем бог пошлет, а если нет ничего, губу закусываешь и ложишься натощак. И все это ради того, чтобы учиться в «классах».? С егупецкими богачами сравняться хочешь? Как в писании сказано...

Говорю я с ним этак - то, привожу изречения, примеры, притчи, как Тевье умеет. Но, думаете, он, Перчик то - есть, в долгу остается?

- Не доживут, - говорит он, - богачи, чтобы я равнялся с ними! Плевать я на них хотел!

- Ты, - отвечаю, - что - то больно взъелся на богачей! Боюсь, не поделил ты с ними отцовского наследства...

- Да будет вам известно, - говорит он, - что и я, и вы, и все мы имеем, может быть, большую долю в их наследстве...

- Знаешь что! - отвечаю я. - Ври, да не завирайся! Вижу я только одно: парень ты не промах, за язык тебя тянуть не приходится... Если будет у тебя время, можешь забежать ко мне сегодня вечером, потолкуем с тобой заодно, между прочим, и поужинаешь с нами...

Разумеется, паренек мой не заставил упрашивать себя и пришел в гости, в самую тютельку угодил, когда борщ уже на столе стоял, а молочные пироги на сковороде жарились.

- Жива твоя теща! - говорю я. - Можешь идти руки мыть. А не хочешь, - можешь, не умываясь, кушать. Я у бога в стряпчих не состою, и сечь меня на том свете за тебя не будут.

С этих пор мой паренек стал приходить чуть не каждый день. Покончит с уроками и приходит ко мне отдохнуть, побеседовать. Можете себе представить, какие у него были уроки и что они ему давали, когда самый крупный богач у нас привык платить за урок не больше трешницы в месяц, да и то требовал, чтобы учитель вдобавок прочитывал телеграммы, надписывал адреса или бегал иной раз по поручениям... Почему бы и нет? Ведь ясно сказано: «Всей душой и всем сердцем», - если ешь хлеб, должен знать за что!

Хорошо еще, что кормился он у меня. За это он занимался с моими дочерьми; как говорится: «Око за око»... Таким образом, стал он у нас в доме своим человеком, дети подносили ему стакан молока, а старуха моя присматривала, чтобы у него рубаха на теле была и носки целые...

За одно только я его терпеть не мог: за то, что ни с того ни с чего пропадал. Вдруг подымится, уйдет, и - ищи ветра в поле - нету Перчика! «Где ты был, дорогой мой птенчик?» Молчит, как рыба... Не знаю, как вы, а я не люблю человека с секретами! Я люблю так: что есть, то и выкладывай! Зато было у него и достоинство: уж если разговорится, так огнем пышет, так и режет. Ну и язык, чтоб ему сказиться! Говорит против бога и против помазанника его даже - против царя... И больше всего против царя... И планы у него все какие - то дикие, нелепые, сумасшедшие... Все у него наоборот, поперек, вверх ногами. Например о богачах, по его глупому разумению, и говорить не приходится, а вот бедняк - это и есть, понимаете, настоящий человек, а уж мастеровой - это, вообще, выше всего, потому что труд, говорит он, это - главное, всему основа...

... Сидим мы однажды под вечер у меня на завалинке и рассуждаем обо всяких таких делах, философствуем то есть. Вдруг он и говорит мне:

- Знаете, реб Тевье. Дочери у вас, реб Тевье, очень удачные!

- Серьезно? - отвечаю. - Спасибо за добрую весть! Им было в кого уродиться.

- Одна, - продолжает он, - старшая, и вовсе умница! Настоящий человек!

- И без тебя знаю! Яблоко от яблони недалеко падает.

Говорю это я ему, а у самого сердце, конечно, тает от удовольствия. Какому отцу, скажите, не приятно, когда хвалят его детей?

Поди, знай, что от этих похвал разгорится такая любовь, что не приведи бог!...

Одним словом, «бысть утро и бысть вечер», было это в сумерки в Бойберике. Еду это я со своей тележкой по дачам, вдруг меня кто - то останавливает. Гляжу: Ефроим - сват. Ефроим, надо вам сказать, - сват, как и все сваты, занимается сватовством. Увидал меня в Бойберике и остановил: