Мы живем
приказом
октябрьской волн.
Огонь
«Авроры»
у нас во взоре.
Матросы, шедшие на штурм Зимнего, пели частушку: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй». Имя автора частушки они не знали, да оно бы и не сказало им ничего, это имя. В октябре 1917 года поэт Маяковский не был еще известен народу. Но то, что в первом открытом бою за Великую социалистическую революцию в рядах передовых ее бойцов звучали строки Маяковского, - факт не случайный.
Стало, чуть ли не общим местом: «Маяковский безоговорочно принял Октябрьскую революцию». Нелепая формулировка!
Вопрос «принять или не принять» не стоял и не мог стоять перед Маяковским просто потому, что автор «Облака в штанах» был одним из тех, кто так или иначе, прямо или косвенно работал на то, чтобы ускорить приход революции.
Существует резкое различие между молодым Маяковским и его товарищами по левому искусству, футуризму. Разницу эту, не всегда - увы! - осознаваемую биографами, прекрасно в свое время ощущали те, против кого направлены были гнев я горечь ранних стихов Маяковского. Ни Бурлюку, ни Каменскому, ни Крученых не могли быть адресованы слова, сказанные по поводу «Тринадцатого апостола» (в печати - «Облако в штанах»): «Что вам, - на каторгу захотелось?»
Те, кого ненавидел Маяковский, слушая его стихи, отлично понимали, что здесь дело не ограничится «желтой кофтой» и прочей футуробутафорией: это всерьез, это пахнет борьбой и революцией.
С легкой руки самого поэта, не терпевшего бахвальства, биографы его почти совсем игнорируют такие факты, как непосредственная связь юноши Маяковского с партийными организациями Закавказья, пропагандистская его работа, почти годовое пребывание в Бутырках за революционную деятельность. Но эпизодов этих «из песни не выкинешь», тем более, что они прочно вошли в творчество Маяковского. Гнев и бунт его ранних стихов не так уж беспредметны, как принято думать. Это не гнев романтика против мироустройства вообще - это бунт живого, действенного, задыхающегося в одиночестве человека против капиталистического мира. Против капитализма и его ценностей направлены все четыре «Долой» программной поэмы Маяковского («Долой вашу любовь, ваше искусство, вашу религию, ваш строй»). О капиталистическом государстве и об отвратительном его хозяине весьма конкретно говорится в стихах «Гимн судьбе» и «Мое к этому отношение».
Но причины близости Маяковского с теми, кто подготовлял Октябрь, не только в этом: их следует искать и в материализме Маяковского, в твердой его вере в силы, творчество и волю нового человека:
Жилы и мускулы - молитв верней.
Нам ли вымаливать милость времени!
Мы -
каждый -
держим в своей пятерне
миров приводные ремни!
На первом пооктябрьском собрании союза деятелей искусств (17 ноября 1917 года) Маяковский не присоединился к резолюции, требующей «автономности, независимости искусства от государства» (это ли не соблазнительная формулировка для романтика и индивидуалиста?!), но единственный из присутствующих заявил: «Нужно приветствовать новую власть и войти с ней в контакт».
В 1-м номере читайте о русских традициях встречать Новый год, изменчивых, как изменчивы времена, о гениальной балерине Анне Павловой, о непростых отношениях Александра Сергеевича Пушкина с тогдашним министром просвещения Сергеем Уваровым, о жизни и творчестве художника Василия Сурикова, продолжение детектива Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.