Послышались понуканья погонщика, шорох песка. Голова на раскачивающейся изогнутой шее вынырнула из темноты. «Чок, чок!» - сказал мальчишеский голос, и великолепный верблюд, весь серый от пыли, опустился на колени у веранды. Мальчик помог сойти своему спутнику.
- О - о, Шахир! - воскликнул начальник Южного Берега, поспешно спускаясь с крыльца. - Ну, удивил! А мы с Чепигой гадаем: кто бы это?... Осторожно, тут ступенька... Порог... Вот так...
Чепига, молодой метеоролог - практикант, придвигал к столу плетеное кресло для гостя, заваривал крепкий чай.
- Позвонил хоть бы по телефону! - укоризненно говорил он. - Прислали бы машину из комбината... В твои годы и в такую даль на верблюде!...
Гость стоял посреди веранды, расправляя легкую седую бороду. Движения его были очень медленны, и голову он держал, запрокинув назад, точно не сводил глаз с бездонного звездного неба.
- Спасибо, доехали хорошо, - сказал он негромко. - Мы очень спешили с Юсуфом.
Мальчик, внесший следом за ним дутар, закутанный в шелковое покрывало, с готовностью ухмыльнулся.
- Не опоздали, начальник? В Барамбее говорили, что будешь пускать облако завтра на рассвете?
- Ишь ты! - начальник принял из рук Юсуфа инструмент и бережно положил на стол. - На рассвете, да... Видал, Чепига, в песню с тобой, может быть, попадем! - он не удержался и подмигнул лукаво. - Ты бы хоть побрился для такого случая, практикант. Гляди, какой худющий, зарос весь...
- Дадите вы побриться! - отшутился Чепига. - Как же! Минуты свободной нет!... Гуманистом любите себя только перед посторонними показывать.
Шахир - Кули сидел, рассеянно улыбаясь и стараясь представить, какое это насекомое с таким глухим ритмичным жужжаньем бьется о стекло лампы.
Коричневое лицо Шахир - Кули было очень старо, в глубоких, как шрамы, морщинах, и от этого казалось печальным. Морщинистыми были и веки, почти лишенные ресниц, закрытые наглухо.
Очень давно в стойбища племени тэкэ из Индии занесена была черная оспа. Шахир - Кули ослеп.
Молодость его прошла поэтому у чигиря, водоподъемного колеса, с помощью которого в Средней Азии накачивают воду в арыки.
Он крутил колесо вместе с женщинами и верблюдами. Это труд - тоскливый до безумия, пытка однообразием. Шахир - Кули не сошел с ума, быть может, потому, что научился слагать у чигиря стихи. Впоследствии он сказал об этом в одной из своих песен:
«Ослепший, брошенный в колодец мрака, я нашел на дне удивительный бесценный клад - вдохновенье, я овладел им и стал сильнее своих мучителей».
Вначале аккомпанементом ему служили монотонный стук черпаков, подвешенных на цепях, и плеск слетающих в воду капель. Женщины подхватывали повторяющуюся четвертую строку вслед за слепым.
Тогда именно сложены были строфы знаменитого «Вечного Колеса», полные глубочайшей печали и безнадежности. Вся жизнь человеческая представлялась певцу унылым верченьем чигиря. Зной царил вокруг, и добытая каторжным трудом драгоценная влага падала на поле, принадлежащее другому...
Прошло немного времени, и вслед за «Вечным Колесом» возникли песни о жадном бае, укравшем воду у вдовы, о трех благословенных ручьях, текущих с гор, и многие другие. Слава Шахира росла. Скоро далеко за пределами его оазиса узнали о слепом поэте из Барамбея, сочиняющем свои стихи у чигиря. Песни его пели уже не только тэкэ, но и дюеджи, гоклены, йомуды. Сам сладчайший Кемине отозвался с похвалой о его даровании, сказав, что он «поет о воде, как влюбленный о милой».
Он был желанным гостем на всех празднествах. Он пел в чайханах и караван - сараях, в глухих кишлаках, у кауза - общественного водоема - и на шумных базарах Мерна и Ашхабада. Его слушали, обступив почтительной толпой, стараясь не проронить ни слова, раскачиваясь в такт его песне.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.