На войне новогодние встречи случайны и неверны. Даже утром 31 декабря не знаешь, где и с кем встретишь первую минуту нового годя. Ты помнишь, как мы точно сговорились тогда, в Ленинграде, встречать сорок второй год? Всё было подготовлено, вплоть до заветной фляги, а что получилось? 31 декабря в 18.00 я выслушал приказ командования - наземным способом отбыть в город Н. за получением нового самолёта. Дело было спешное, а погода нелётная, и вот я на полуторке отправился в путь через Ладогу. И хлебнул же я горя в этой поездке! Как раз посередине знаменитой ледяной трассы полуторка наша стала. Часа три мы с шофёром возились в моторе - и это при морозе, от которого руки прямо приваривались к металлу. Возились, возились - махнули рукой и решили ждать попутной машины. И что ты думаешь? Сидели ровно до 24 часов, и в новый год я въехал на полуторке, и не просто въехал, а ещё и на буксире...

Зато сорок третий год я встретил так, что до сих пор иной раз думается: не во сне ли это было? Где и как? В городке С. В компании с тремя немецкими офицерами!... А ты не смейся, я говорю серьёзно. Могу рассказать...

30 декабря 1942 года перед сумерками я возвращался после сопровождения наших штурмовиков. И умудрился попасть в такой переплёт, что через пять минут пришлось мне, не раздумывая, идти на посадку. Садился без мотора, а главное, на землю, занятую врагом. Кое - как сел, поджёг самолёт и бегом к лесу. Ночь петлял по лесу, а перед рассветом вышел к какой - то деревеньке. В предрассветной мгле чернеет она на снегу, а что там в ней ожидает меня? Мне повезло. Осторожно со стороны огородов подкрадываюсь к крайней хате и заглядываю во двор. Вижу, старичок ладит сани. Позвал я его. И что ты думаешь? Старичок нисколько не испугался. Он разговаривал со мной так, будто к нему каждый день приходят наши лётчики, даже документы потребовал. Затем старичок запряг коня, положил меня в сани, завалил сеном, и мы поехали. По дороге он мне говорит: «В деревне нашей оставаться не след: народу мало, и каждый виден, как болячка на носу. Везу тебя в город Н. Есть там один правильный доктор, он мне грыжу резал, когда я ещё в женихах ходил. Так у него для таких, как ты, всегда найдётся и документик фальшивый и переправа к своим налаженная...»

Днём приехали мы в город. Вскоре я уже сидел в чистеньком докторском домике и получал инструктаж от хозяина: «Вот тебе по всей форме бумажка, что ты дорожный агент - контролёр. Через три дня я передам тебя партизанам, а от них уж прямая дорога к своим. А пока исполняй роль: будто тебя привезли ко мне с приступом аппендицита, но теперь отошло, а резаться ты боишься. Не сорвись, сегодня будет трудный вечер: у меня на квартире стоят два офицера, и они здесь будут встречать Новый год. Придётся присутствовать. А пока надень вот это, штатское...»

И вот я присутствовал. Пришло их трое. Принесли целую четверть самогону, консервы, печенье. Узнав, что есть посторонний, офицеры сперва заворчали, но потом сели к столу и начали пить. А когда выпили, стали звать нас к столу. Мы с хозяином Иваном Матвеевичем присели. Нам налили самогону. Я говорю, что по нашим правилам в эту ночь первую рюмку пьют ровно в двенадцать часов ночи. Офицер один говорит: «А по нашим правилам можно пить целый вечер и ровно в двенадцать часов само собой». Выпили. Пью и думаю: «Чтоб вам кол в живот, дорогие собутыльнички!» А они расспрашивают у меня, каково положение на дорогах, не балуют ли партизаны. Я говорю: нечего, мол, греха таить, партизан развелось видимо - невидимо. Офицеры переглянулись, а один, показывая на другого, говорит: «Ему завтра с отрядом надо ехать в Завёртки, вот он и волнуется: как обстоят дела на Лёшинском тракте?» Я только открыл рот сказать, что на этом тракте партизаны чуть ли не у каждого кустика, как Иван Матвеевич спокойно заявляет: «Этот тракт надёжный. Вот мой пациент как раз на этом тракте работает...» А я уже понимаю, что Иван Матвеевич своё дело затеял, и поспешно подтверждаю. «Конечно, конечно, - говорю, - этот тракт спокойный, как домашние туфли...» Немцам моё сравнение понравилось, и они предложили мне выпить ещё. Пью и боюсь, как бы не переложить да не сорваться с роли. Но нервы напряжены до предела, и самогон на меня совсем не действует. А офицеров тех здорово развезло. Они начали горланить песни, а потом, не дожидаясь двенадцати часов, двое еле доползли до постелей и рухнули спать, а третий поплёлся на свою квартиру. Остались мы за столом вдвоём с Иваном Матвеевичем, а на часах без пяти минут двенадцать. Я ему глазом показываю в сторону немцев, а рукой делаю жест по горлу. Иван Матвеевич качает головой и шепчет: «Не лезь не в своё дело - без тебя, что надо, будет сделано. Давай - ка лучше выпьем новогоднюю чарку...»

Налили. Чокнулись. Доктор шепчет: «За что пьём?» Я шепчу: «За товарища...» Иван Матвеевич хватает меня за руку, не даёт договорить и шепчет: «Правильно! За него. И за победу!» И мы выпили и молча пожали друг другу руки.

Утром я выехал из города, а ещё через восемь дней уже прибыл в родной полк. Вот, братец, как я встретил Новый год. Везёт?! То на буксире в полуторке, то в компании с немецкой сволочью. Интересно, как я встречу год сорок четвёртый? Где? С кем?

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.