Василий Степанович, спеша, поддерживая полы своей шубы, вылез через разбитое окно на карниз и пропал.

Тогда Сенечкин соскочил с кровати. Стремглав кинулся он к двери и схватил кота. В разбитом окне вспыхнул ослепительный свет, озаривший небо. При этом ярком, зеленоватом, странном свете Сенечкин на мгновение увидел за окном крыши, крыши, крыши, шпили, башни - весь ГОРОД. Он увидел Василия Степановича. Василий Степанович лежал у самого гребня ближайшей крыши, подняв руку вверх.

Сенечкин не обратил на это никакого внимания. Свет погас. Сенечкин вернулся к себе в комнату, захлопнул за собой дверь, лёг, укрылся одеялом и спрятал под одеяло кота.

Неподалеку рвались бомбы. Но Сенечкин закрыл глаза и притворился спящим. Он ждал, когда Василий Степанович вернётся и уйдёт.

Он заснул и спал так крепко и так долго, как никогда прежде не спал. Проснулся он в первый раз только в середине следующего дня со смутным ощущением тоски и тревоги.

«Плохо», - подумал он, открыв глаза. Что плохо, он и сам ещё не знал. Его тошнило, болела голова, но не это было плохо. Плохо было что - то другое, что - то случившееся вчера.

Головная боль мешала ему вспомнить. Что же это случилось такое, отвратительное, постыдное, после чего не только нельзя жить, но нельзя даже спокойно умереть? Туман скрывал от него всё, и сквозь этот туман пробивалось только тягостное ощущение непоправимого срама.

И вдруг туман разом рассеялся. И он вспомнил вспышку яркого света, и окно, и Василия Степановича на крыше с поднятой правой рукой.

Всё это встало перед ним, как видение. Это видение больше не оставляло его ни на минуту. Так пролежал он несколько часов. О чём он думал все эти часы? Он ни о чём не думал. Он только без конца вспоминал одно и то же, всё с новой мукой. Нестерпимое ощущение непоправимости случившегося не давало ему думать.

Он понял, что вовсе не был несчастлив, голодая и размышляя о неизбежной смерти. Он готов был бы теперь заплатить любую цену, чтобы вернуть то недавнее время, когда душа его была полна мечтами, полна сознания величия всего, что совершалось кругом. Он тогда не был одинок в одинокой этой комнатёнке: он был прочно связан с удивительным, несдающимся городом, он дышал, надеялся, верил заодно с каждым из его жителей. Он умирал, но, и умирая, при всей своей беспомощности, участвовал в общем подвиге, он жизнь свою отдавал за победу. Как легко, как чисто было у него на сердце! И как безнадежно одинок он сейчас, как безвозвратно несчастлив, как непоправимо оторван от всего, чем дорожил, своей причастностью к случившемуся бесчестью!

Он не пытался утешать или оправдывать себя тем, что причастен был невольно. Не всё ли равно: вольно, невольно. Теперь он обязан прикончить всё это дело. И он прикончит. Сегодня же.

Он ещё не знал, как именно прикончит, но, когда он решил прикончить, ему стало легче. Приняв решение, он несколько успокоился. А успокоившись, нечаянно снова заснул.

На этот раз проснулся он только вечером, от грохота упавшей бомбы. Немцы опять бомбили город. Штора на окне была спущена, коптилка зажжена, кусок хлеба лежал на подушке. Сенечкин понял, что Василий Степанович уже заходил. Где он? Неужели ушёл?

Трещали зенитки, но треск их затихал, удаляясь. Налёт кончился. Сенечкин вдруг понял, что Василий Степанович сейчас, вероятнее всего, как раз там, на крыше. Он вскочил с постели и кинулся в соседнюю комнату. Слабости он не чувствовал. Одним прыжком вскочил он на подоконник, за которым была чёрная звёздная ночь.

Снег смутно белел во тьме, и только благодаря снегу можно было отгадать далёкое дно двора внизу и соседние покатые крыши. Под окном вдоль всей стены дома тянулся узкий карниз, но Сенечкин никак разглядеть его не мог. Он знал, что Василий Степанович умеет ходить по этому карнизу, держась рукой за металлический провод, протянутый вдоль стены. Если дойти до угла, с карниза можно переступить на край соседней крыши.

Вскочив на подоконник, Сенечкин хотел было ступить на карниз. Он уже даже сел и высунул за окно свои длинные, тощие ноги в шерстяных носках. Но чёрная пропасть внизу была слишком страшна. Он замер в нерешительности, не зная, что делать дальше.

И вдруг он услышал приближающееся поскрипывание осторожных шагов. По карнизу шёл человек. В темноте ничего не было видно, и прошло довольно много времени, прежде чем Сенечкин различил неясные очертания шубы и шапки. Вблизи от окна Василию Степановичу нужно было преодолеть довольно сложное препятствие - водосточную трубу. Василий Степанович обнял её и медленно обогнул, прижимаясь к ней всем телом. Едва он сделал следующий шаг, как длинная нога Сенечкина метнулась перед самым его лицом.

Василий Степанович отпрянул в невыразимом испуге. Он обхватил рукою водосточную трубу и прижался к ней, напряжённо вглядываясь во тьму. Но через минуту он узнал Сенечкина и овладел собой.

- Это вы? - воскликнул Василий Степанович без всякого раздражения в голосе. - Да что вы! Да разве можно в вашем состоянии лазить по окнам. Идите, ложитесь в постель, дорогой мой.

- Я вам не «дорогой мой», - сказал Сенечкин.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.