Укрощение «Сатанаила»

В это время морда «Сатанаила», со вздыбленной гривой и наморщенной верхней губой, очень напоминала голову разъярённого льва.

Ваня, стараясь стоять так, чтобы «Сатанаил» не мог достать его передней ногой, вёл сложную игру. Привыкнув за время войны мыслить военными образами, Бударкин говорил себе: «Притворимся, что мы наступаем с фронта, и в это время ударим с фланга».

Поглаживая лоб своего противника и тем отвлекая его, Ваня осторожно и быстро проводил щёткой по спине и бокам лошади. Это был очень изнурительный для наступающей стороны маневр. Он ещё более или менее удавался, пока щётка доходила до брюха. При малейшей попытке дальнейшего продвижения «Сатанаил» оказывал решительное сопротивление. В ход пускались и передние и задние ноги.

«Наступление захлебнулось», - говорил тогда Ваня, но вскоре возобновлял атаку.

Так повторялось много раз. И настал наконец день, когда щётка загуляла над самыми копытами «Сатанаила».

Это как раз был тот самый день, когда зимнее затворничество лошадей кончилось. На весенние пастбища двинулись все, кто был свободен от работы. Почитайлов, Ваня, Салтыбаев стояли на пригорке за конюшнями, а мимо них, как на параде, проходили с интервалами косяки: матки с жеребятами, молодые кобылки, стригуны. Они оглашали воздух призывным, весёлым ржанием. Не только жеребята, но и многие почтенные «старухи» вырывались из табунов и, выделывая замысловатые фигуры, неслись в сторону, возвращались опять и скакали во весь дух, давая выход своей энергии, радуясь весеннему дню и степной воле.

В глазах людей рябило от пестроты конских мастей: рыжих, буланых, серых, вороных. А Ваня думал о том, что до сих пор он ещё как следует не освоил «Сатанаила»: для прогулки гонял жеребца на корде и ни разу не решился сесть на него верхом. Тут же Бударкин назначил себе на завтра последнее испытание.

Наступил рассвет. Ваня с большими предосторожностями оседлал «Сатанаила». Тот, к всеобщему удивлению, спокойно принял его в седло. Но Ванины товарищи не успели отстегнуть растяжки, не сумели удержать лошадь. «Сатанаил» скакнул вперед, ударил всеми ногами о землю и тотчас же мгновенно как бы отделился от неё. Сбитые с ног конюхи несколько секунд проволоклись по земле, потом выпустили растяжки из рук.

Как ящерицы, скользили ремни по земле за «Сатанаилом», которого Ваня направил прямо в степь. В первое мгновение он, сидевший слишком прямо, едва не вылетел из седла, изо всех сил сжал бока лошади, опять ощутил несколько резких толчков и наконец уловил ритм скачки. Ваня подался вперёд, коротко, почти у самых удил, перехватил поводья, и кулаки его вперёд - назад, вперёд - назад заскользили по тугой, покрытой чёрной гривой шее скакуна.

Резкий ветер, настоянный на ароматах полыни, шалфея, хлестал в лицо. Блеснул серебряной подковой ещё заполненный снегом овраг.

Сперва сознание Вани было поглощено только одним: удержаться, не выпасть из седла.

Постепенно Бударкин овладел собой. И тогда его мозг пронзила другая, гордая мысль: «Я скачу на «Сатанаиле»!»

Необоримую силу почуял он в себе, и вдруг яростное желание вот так помчаться на немцев, затоптать, искромсать их овладело Бударкиным.

И он рванул воздух воображаемой саблей.

Высокий холм, где, по преданию, когда - то стоял лагерь Емельяна Пугачёва, вырос перед Ваней.

«Восемь!» - в ужасе подумал он, зная, что даже на тренированном, кавалерийском коне разрешается скакать без передышки не более четырёх километров.

Но ещё не скоро удалось ему осадить застоявшегося жеребца. Наконец Ваня перевёл его на шаг и поехал той же дорогой обратно. «Сатанаил» повернул голову, искоса взглянул на наездника. В этом взгляде не было ни злости, ни презрения: признание прочёл в нём Бударкин.

Таким счастливым никогда ещё не чувствовал себя Ваня.

Когда Ваня въехал на усадьбу, домашние хозяйки доили своих коров, шли на работу конюхи, доярки, слесаря.

Ваня направился к конюшне в объезд, чтобы проехать мимо центральной мастерской. Возле неё уже возились трактористы, и каждый из них, взглянув на молодого конюха, не мог остаться равнодушным: все хорошо понимали, какого дьявола он обуздал. Навстречу Бударкину неслись восхищённые восклицания: