Истоки больших рек

Мой милый, когда кончится война и ты войдешь в вагон, чтобы ехать домой, и вместе с тобой войдут девушки в серых шинелях, ты не снимай с них вещевых мешков, ведь ты уже обещал это мне - помнишь, когда провожал меня? Они не осудят.

Мой милый, я говорю о пустяках, а время идёт, и скоро я увижу женщину, которой надо передать записку и чертёжик. Я знаю, что ты не побережёшь себя, пусть тебя бережёт твое счастье, в которое я верю».

Подписи не было. Андрей прочитал всё письмо ещё раз, потом побрёл к землянке. Хворостянский лежал на спине, закинув под голову руки.

- Разведчица погибла, - сказал Андрей глухо, - вот она прислала схему их обороны.

Он потянул горящий конец проволоки к самым нарам и развернул чертёжик.

Андрей смотрел на листок, но видел не условные знаки - не кружевную вязь проволочных заграждений и не зубчатые скобки окопов - нет, он видел руку, которая всё это зарисовала. То это была смуглая узкая рука ученицы со следами чернил на указательном и среднем пальцах, то огрубевшая рука партизанки - рука на ложе автомата. Андрей долго смотрел на неё, когда они прощались перед тем, как ей уйти в разведку, и неожиданно для себя поцеловал эту руку. Они были одни, и только Иван Иванович, может быть, видел их.

Несколько раз Андрей отводил глаза и вновь принимался рассматривать схему. Долг требовал, чтобы он разобрался во всём, и он всё - таки исполнил свой долг, как это было ни трудно.

Снова Андрей вышел на то самое поле, где год назад он принял боевое крещение; где он лежал, придавленный к земле чувством страха; где он, прыгнув в окопчик, начерпал воды в полевую сумку; где он нашёл первого раненого; где он увидел Галю и побежал к ней.

И теперь немцы били из миномётов или, как. Андрей привык говорить, бросали мины, но Андрей вполне владел собой, - это даже не стоило ему больших усилий, и он, лёжа в середине куста, на подмятых ветках, разглядывал широкую, вогнутую в середине долину и за долиной расплывчатую, неправильной формы высотку с поредевшими зубцами домов, а на ближнем плане - аккуратный, точно бы человеком воздвигнутый небольшой холмик с тремя пышными соснами, под которыми прошлой весной Андрей был ранен - «Надо будет похоронить под соснами Галю», - подумал Андрей, не забывая в то же время, что сейчас этот холмик служит укрытием для его небольшого готового к подвигу войска.

Это очень трудно - лежать без движения в то время, как по тебе стреляют, ничем не отвечать и только отсчитывать секунды. Стрелки часов показывали семь. «Неверно, мои часы отстали минуты на две, - подумал Андрей, чтобы обмануть своё нетерпение, - и, значит, надо ещё запастись. выдержкой». Но в то же мгновение до слуха его долетел как бы отдалённый барабанный бой. Андреи сразу угадал, что это ударила через мхи наша артиллерия.

Немцы сразу умолкли. Теперь работала только наша артиллерия, точно сотни кузнецов били по высотке тяжёлыми молотами. Уже высотка была покрыта пустой рощей разрывов, а потом отдельные стволы этих разрывов вовсе слились, срослись в сплошную Стену с тупыми зубцами. Это гремел голос самого возмездия, это был бунт самой земли, которая, содрогаясь от ярости, сбрасывала с себя коросту чужих укреплений.

... Когда появилась из оврага партизанская цепь, Андрей совершенно не думал о грозящей людям опасности, а жалел только, что они недостаточно быстро бегут. Он останавливался взглядом то на одной, то на другой фигуре и мысленно приказывал: «Быстрее, быстрее!» Всё ближе они и ближе к жёлтой каёмке над снегом, - это бруствер траншеи. Андрей уже готовился слиться со своим командным пунктом с места и перебраться в Большие Ключи, но вдруг там, впереди, мелькнули неяркие искры трассирующих пуль, и уже потом долетели звуки пулемётных очередей, как будто кто - то горстями бросал на камни дробь.

Партизаны откатились к оврагу. Андрей посмотрел на часы: десять. Прошло уже три часа - и никакого успеха... Андрей составил донесение: «Противник оказал сильное сопротивление, атака захлебнулась, прошу подавить его огневые точки. Ориентиры прежние». Радист управился очень быстро. Это был опытный работник, не напрасно его доставили из армии и сбросили с парашютом. Андрею ответили шифром, что с 11.00 до 11.15 будет проведена миномётная обработка вражеских позиций. Категорически предлагалось решительно воспользоваться обстановкой и овладеть Большими Ключами.

Ровно в одиннадцать начался непрерывный, нарастающий гул, как будто вдали кто - то передвигал горы, и вслед затем высота точно ожила, гребень её зашевелился, чёрный вал стал подниматься, и земля зашлась бесконечной дрожью. Андрей боялся, что этим залпом вместе с противником будут уничтожены и его люди в овраге. Но нет, опять появилась из оврага цепь и с прежней решительностью устремилась вперёд. На этот раз отдельные бойцы достигли немецких траншей, но вслед затем опять удивительным образам ожили немецкие пулемёты, вновь цепь была прижата к земле. Андрей написал в донесения: «Зацепился за немецкие укрепления, веду бой в траншеях». Да, он вёл бой, но счастье всё явственней клонилось в сторону противника. Цепь вновь была сброшена в овраг, и разрывы гранат в траншеях прекратились. Стрельба доносилась теперь далеко из - за холма, с болот. Там сражались бойцы генерала Полозова.

В четырнадцать сверху поступила радиограмма: «Андрея не узнаю, ждал от него больше. Ноль - один». Ноль - один был генерал - майор Полозов.

Какой стыд!

Андрей решил выдвинуть свой командный пункт вперёд, он хотел сам повести цепь в атаку.

Он стал выдвигаться перебежками, описывая произвольные зигзаги. Немцы сразу же засекли его и стали бить из миномётов. Когда Андрей перебегал по склону холмика, разрывы мин надолго загнали его в окопчик. Он стоял там, на комках осыпавшейся глины, пригнув голову. Страха смерти не было: была только досада на то, что его задерживают. Настолько Андрей верил в свою неуязвимость, что ему страшно было за Ивана Ивановича лишь до тех пор, пока мальчик не перебежал к нему, хотя тот сидел в таком же окопчике. Иван Иванович нимало не был растерян, он помнил даже о том, что Андрей сегодня не завтракал, и вытащил из кармана краюху хлеба. Андрей разломил её пополам, и они стали жевать хлеб, впрочем, совершенно не сознавая его вкуса.

Немцы угомонились, наконец, и Андрей одним броском достиг оврага.

... Андрей сразу понял, что битву он выиграл, сразу, как только поднялся из - за бровки оврага, как только сделал десяток шагов. Крупичатый снег уже зачерствел на вечернем ветерке, нога не скользила, и ледяные плиты не проваливались.