Николка Баженов

- Продали меня, шкуры! Был купец, теперь я кто? Кто я? К норвежцу пошли? Погодите, погодите, вспомните меня...

* * Иверсен вернулся к лову.

Лов был хороший. Иверсен принимал рыбу точно, по весу, ходил с сигаркой, улыбался, как давеча хлопал рыбаков по плечам. Кольку тоже хлопал по плечу. Рассчитывая рыбаков, не просто платил деньгами, а давал еще и листочек. На листочке было много цифр. Денег пришлось на каждого совсем мало - копейки. Рыбаки приутихли. Минеев, стоя у весов, посмеивался, сдвигал картуз на нос, подмигивал. Но Иверсен по-прежнему сколько угодно давал в долг; рому и спирту было много - деревня запила и пила беспробудно до тех пор, пока не сгорели две избы. Иверсен дал погорельцам на обзаведение кредит, принял последнюю рыбу, запустил моторы и ушел до следующего лова. Рыбаки молча стояли на берегу, провожали шхуну. День был безветренный, тихий. Когда шхуна скрылась из виду, Минеев снял картуз, вытер потный лоб и неторопливо спросил:

- Ну, мужички?

* *

Колька рос, вытягивался, бойко вслух, с выражением читал лоцию и геометрию. Геометрия была ему непонятна, никто в деревне не знал, что это такое, он читал ее и удивлялся, но все - таки читал. Прочитал отцовскую астрономию и иначе стал рассматривать ночное небо. Однажды объяснил двум рыбакам - старикам, что такое северное сияние и отчего оно бывает. Старики поверили. Про Николку Баженова стали говорить, что из него будет, чего доброго, штурман или даже капитан.

- А чего ж, - вызывающе соглашалась мать, - накоплю денег двадцать пять рублей - поедет в Архангельск. Научится как человек...

Но накопить удалось только 7 рублей.

Однажды субботним вечером Колька с матерью поплыли к шхуне сдавать рыбу. Море было чисто. Мать надела праздничное платье, на Кольке была новая коломянковая рубаха. Пока плыли, разговаривали о разных хозяйственных делах, обсуждали, чего надо взять у Иверсена, каких крючков, сколько смолы, сколько бечевки, брать ли бочек или можно обойтись со старыми.

Плыли медленно.

Чем ближе подходили к шхуне, тем слышнее была музыка: Иверсен, должно быть, принимал гостей.

- Становой пристав до него поехал, - сказала мать, - гуляют, сдается. Небось, рыбку - то не примут.

- Назад? - спросил Колька.

- Ничего, поедем, - сказала мать.

На баке играл граммофон с большой розовой трубой, и над тихим морем гремел бас.

- Мам, давай ничего не будем покупать, а купим себе граммофон, - предложил Колька. - Ладно?

- Дурашка ты, - сказала мать.

Парус заполоскал, мать развернула ладью, со шхуны несся пьяный смех. У кормы шхуны было привязано несколько лодок. По лодкам Колька вслух определил, кто на шхуне.

- Тая длинная, небось, с управы, - говорил он, - тая крашеная - Минеева, а, мам? А под названием «Стропа» - это псковская, отца Паи - сия... V, гуляют...

На баке стоял стол, покрытый скатертью, там кушало все окрестное начальство. Было видно, как Минеев, лысый и бородатый, подошел к борту с карабином и выстрелил в воздух.