Отступление о ржавой гранате

Лет пять назад я узнал о трагической истории. Съездил на место действия, думал писать и не решился: слишком страшным показалось происшедшее. Еще пару месяцев поколебался, тем все и кончилось.

Потом оказалось, что отступился я зря – ничего не кончилось. Пишущему человеку слишком трудно задушить в себе созревшую тему. Все равно сушит голову, когтит совесть, как верующему непрощеный грех. Да и в работе моей, в цепочке размышлений о жизни образовался разрыв, провал вроде ямы на дороге. Замостить общими рассуждениями? Не спасет: каждый раз будешь спотыкаться...

Тогда в журнал пришло письмо из небольшого полудачного поселка, расположенного неподалеку от крупного промышленного города. Писала молодая женщина – мать, потерявшая сына. Шестилетнего мальчика убил белым днем пятнадцатилетний подросток, перед этим выкравший из заколоченной дачи два мешка цемента. Тело мальчика нашли в тот же день на веранде дачи. Умер он от удара доской по голове.

«Я знаю, – писала женщина, – что по закону подростков не приговаривают к расстрелу. Но ведь из всех правил есть исключения! Неужели должен остаться в живых садист и изувер, способный на убийство ребенка? Где гарантия, что, выйдя из тюрьмы, он не лишит смысла и радости жизни другую мать?»

Делом занималась областная прокуратура. Состоялся суд. Убийца ничего не скрывал. Ему дали восемь лет. Мать убитого мальчика, присутствовавшая на суде, на ужесточении приговора не настаивала.

Реальность оказалась сложней и страшней, чем представлялось до суда.

Пятнадцатилетний преступник, принявший на душу до гроба не смываемую детскую кровь, не был прирожденным изувером – он был фатально, изуверски несчастливым подростком.

До десяти лет он рос в семье с отцом, матерью бабушкой и младшим братом. Семья была тяжелая, но семья. Потом буквально в один миг она рухнула, как дом при бомбежке. Отец, мучительно ревновавший мать, во время грязной, для обоих унизительной ссоры убил ее топором. Мать похоронили, отца увели в тюрьму, младшего братишку оставили бабушке, а самого парня отправили в детский дом.

В нашей стране, пережившей столько войн и бед, миллионы мальчишек и девчонок прошли через детские дома. Многие ребята живут там не хуже, чем в семье, порой и лучше – их кормят, их учат, их любят. Сколько замечательных людей выросло из детдомовцев!

Но этот парень в детдоме не прижился. Не знаю, кто в том был виноват. Может, и никто. Просто семейная катастрофа оставила в душе мальчишки рану такого размера, что края ее не могли не только срастись, но и сойтись.

В общем, через месяц он убежал домой. Его привезли назад. Снова бежал. Снова вернули.

Мальчишка прибегал домой семнадцать раз. Шестнадцать раз его возвращали. Потом оставили в покое. Стал ходить в школу, как и прежде.

Впрочем, как прежде, не получилось. И раньше-то числился не в отличниках, а пока бегал, совсем отстал. Педагоги пробовали помочь, но быстро убедились, что они учителя, а не боги. Пришлось парню – случай нынче редкий, почти исключительный – стать второгодником.

Сирот при арестанте-отце воспитывала бабушка. Верней, кормила – на прочее не хватало ни времени, ни педагогической квалификации. Была она пенсионеркой, но тут пришлось подрабатывать – пошла на ближний заводик уборщицей. Люди ее жалели, особенно сперва. На работе подбрасывали деньжат, посылали ребят в пионерлагерь. И соседи не отказывались помочь хоть дровами, хоть харчами.

Но шли месяцы, трагедия, потрясшая поселок, стала бытом, потом воспоминанием. Второгодник учился плохо, вел себя не идеально, и жалость к нему постепенно сменилась стойкой холодноватой неприязнью: тяжелый парень растет! Да и кто в такой семье может получиться!

Одну воспитательную акцию соседи все же провели – вероятно, во имя грядущей справедливости. Зазвали мальчишку к себе, и он под их диктовку написал письмо отцу в колонию: мол, когда выйдешь из тюрьмы, мы с братом тоже зарубим тебя топором. Подростку, буквально оглохшему от жизненной жестокости, вогнали в душу еще одну лошадиную дозу злобы.

К пятнадцати годам парень отставал от сверстников уже на два года. Учился все равно плохо, в классе был чужим. Рослый, на голову выше одноклассников, он раздражал учителей равнодушием к отметкам. Ребята над ним подсмеивались, он их за это бил, учителя ругали непутевого переростка и грозили разными педагогическими напастями. Но что ему были школьные кары после уже свершившихся потерь!

Неверно будет сказать, что о парне перестали заботиться. Нет, заботились: кормили, одевали, учили. Но никто не подумал, что человеку, даже маленькому, этого в жизни недостаточно. Каждому из нас – хорошему, плохому, всякому – необходим хоть минимальный, хоть нищенский паек радости, дружбы, любви.

Об этом, увы, не заботились.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.