Золя с особенным мастерством рисовал коллективные образы: толпу углекопов, торговок на рынке, маклеров на бирже, покупателей в большом магазине, солдат на поле битвы и т. п., пользуясь различными художественными приемами для характеристики разнообразных социальных групп.
Мы уже приводили выше сатирическое изображение толпы торговок на Центральном рынке. Это следует сопоставить с героической эпической картиной, описанием республиканских повстанцев, поющих в ночи «Марсельезу»: «Вскоре в непрерывных, растущих раскатах можно было различить шум толпы, странное дуновение урагана, мерное и ритмическое... Толпа шла в великолепном, невыразимом порыве. Ничто не могло быть более грозным, более величественным...»
Иначе обрисована толпа бастующих углекопов в «Жерминале». Символические детали - одинокий топор над толпой - передают здесь устрашенный мелкобуржуазный реформизм писателя: «Появились женщины... Волосы их были растрепаны от ветра и ходьбы, в прорехах лохмотьев сквозило голое тело, нагота самок, уставших носить и рожать бедняков, обреченных на голодную жизнь. Некоторые держали на руках своих младенцев: они поднимали их и размахивали ими как знаменем скорби и мести... За ними шли мужчины... Вся эта масса катилась единой глыбой. Глаза сверкали, виднелись зияющие черные рты, поющие «Марсельезу», строфы которой терялись в смутном вое, под аккомпанемент сабо, ударяющих в мерзлую землю. Поверх голов, между щетинами железных болтов, блеснул топор; острый профиль этого единственного топора как знамя рисовался на светлом небе подобно лезвию гильотины...»
Пейзажи Золя отличаются идейной насыщенностью. В «Земле», например, пейзаж не носит только описательного характера - он идеологичен, в нем выражается мысль Золя о господстве над всем «вечной жизни»: «Он большими размеренными шагами ходил взад и вперед по пашне: семена подходили к концу, а позади него земля оплодотворялась посевом...» (I, 1). «Как хорошо теперь спать его семенам! Как они могут отдохнуть в этом мерзлом лоне до тех пор, пока теплое и солнечное весеннее утро не вернет их к новой жизни» (I, 5). Таковы концовки глав романа.
Но Золя более интересен своим мастерством городского пейзажа. Господствует у него Париж. Улицы и здания, рабочие предместья и ночная жизнь больших бульваров представлены у Золя как социальные жанровые картины. Достаточно сравнить хотя бы описание угнетенной толпы рабочих в предместье («Западня») и фланирующих перед ночным кафе буржуа («Добыча») или досужих посетителей скачек в «Нана».
Зрительно-пластическое восприятие у Золя красочно. Оно дано в манере «литературного импрессионизма», перенесенного Золя в литературу из живописи. В повторном описании пейзажей и вещей сказывается у Золя применение теорий «плен-эра» (plein air) (живопись на открытом воздухе) французских художников-импрессионистов, стремление показать объект в различном освещении. Но описания эти не играют у Золя самодовлеющей роли: они связаны с сюжетом и так вводятся им в композицию (построение) романа, что подчеркивают социальные «тезисы» писателя, лежащие в основе его произведений. Повторные описания различной снеди на Центральном рынке, например, должны оттенить различную судьбу Толстяков и Тощих - сытой буржуазии и голодающих мелкобуржуазных республиканцев.
Таким образам устанавливается познавательное значение художественных произведений Золя, единство стиля, органическое соответствие мировоззрения писателя его творческому методу.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.