Почему-то особенно запечатлелось, когда он вполне серьезно говорил, что будет железнодорожником и поедет на Кубань и что возьмет меня и маму с собой, если мы не будем шалить, а будем его слушаться.
Я жду его с нетерпением. Купил ему новый костюмчик и сразу же, как приедет, одену на него. Представляю, как он приедет и будет мне рассказывать: «Папа, папа, я был на Комаличе, у бабушки, в колхозе «Палтизан». Это значит: «Я был на Комарище, у бабушки, в колхозе «Партизан».
Мой сын Юрик немного старше Андрюши, ему недавно исполнилось четыре года, и он уже сменил плюшевого медвежонка на заводной кораблик. Корабли и бумажные лодочки ему нравятся потому, что я, его отец, моряк. Дома я бываю редко. Юрик по вечерам убегает от занятой матери во двор. Там он находит новые совершенства: ему хочется быть похожим на слесаря дядю Гришу, на дядю шофера. И тогда в комнате появляются гвозди, проволока, картонные колесики, коробочки, изображающие автомобили. Но вместе с этим в быт ребенка часто просачиваются и нехорошие привычки.
Я как-то заметил, что Юрик усиленно сосет незажженную папиросу. И первым, что было после того, как я ее отнял, - это его вопрос: «А почему Ване можно?»
Ваня - это десятилетний сынишка соседа, докуривающий в темном коридоре, со слезами на глазах, брошенные отцом папиросы. Делает он это исключительно для того, чтобы тоже казаться взрослым.
Ребенок в эти годы еще не может осознать, что хорошо и что плохо. Ругаются при нем - и он ругается и т. д. Действует эффективность поступка взрослых. Взрослые же, все эти дяди и тети, окружающие будущего гражданина социалистической страны, в своих поступках на глазах у ребенка часто бывают безответственны.
Я хотя мать и не молодая, но все же решила откликнуться на чрезвычайно серьезный вопрос, поднятый «Сменой». Замуж я вышла в 1920 г. в армии. Мы с мужем служили тогда в кавалерии, находясь все время в обстановке боев и переходов с одного места на другое.
Я очень любила ребят и всегда мечтала о том, когда у меня будут свои малыши. В 1924 г. у меня родилась дочь. Это было вскоре после смерти тов. Ленина, и мы много думали с мужем, как назвать свою девочку. Мы дали ей имя Искра в честь большевистской газеты, созданной Лениным.
Я знала, что больше детей мне нельзя иметь, и вечно боялась за здоровье Искорки. Когда она начинала плакать, я готова была выполнить любой ее каприз. Я думала, что от плача у ребенка заболит голова, и т. д. Однажды к нам в гости пришел наш товарищ, армейский врач К. Искорке тогда было 1 год и 2 месяца. На туалетном столике лежал наконечник от клизмы, бывший в употреблении. Маленькие дети все берут в рот, и Искорка потребовала наконечник. Я не дала, и ребенок начал сильно плакать. Я уже было хотела вымыть наконечник денатуратом и дать ей, чтобы замолчала, но наш товарищ остановил меня: «Пусть покричит, не обращайте на нее внимания; покричит-покричит - и перестанет».
Тяжело было тогда «не обращать внимания». Но дочь, увидев, что мы ее не замечаем, действительно замолчала. Этот метод я повторила при ее капризах раза три, и моя девочка поняла, что если мама или папа скажут «нельзя», то никакие капризы не помогут.
Теперь моя девочка - воспитанный ребенок, об этом говорят мне все окружающие. Моя девочка у меня спрашивает разрешения, если ей нужно куда-либо пойти или что-либо сделать.
Но она слишком привыкла к тому, чтобы выполнять все мои требования, и своей воли у нее нет. Она много читает, восхищается героями среди взрослых, особенно Ниной Камневой, даже все снимки ее из газет вырезает и сохраняет. Но сама говорит, что Камневой она не будет: боится летать. Она какая-то безвольная растет.
Я часто думаю: не является ли мое воспитание «палкой о двух концах»? Приучая ребенка слушаться беспрекословно старших, не убиваем ли мы в них волю?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.