Коричневый паноптикум

...Геринг любил театр и подчас забывался настолько, что облачался, в личину своего любимого актера Грюндгенса; и когда, сидя в театре, он аплодировал в конце акта или в конце представления, он аплодировал не расшаркивающемуся на сцене Грюндгенсу, а, на поверку, самому себе.

Когда война начала явственно клониться к закату, Геринг принялся учить роль, которая, как ему казалось, могла принести ему исполнение всех его планов и желаний. Показалось, что его час пробил. То, что этот час так и не пробил, и то, что Гитлер, уже отходя в мир иной, сыграл с ним прямо-таки «предательскую шутку», составляло здесь, в Мондорфе, предмет постоянных жалоб Геринга перед своими слушателями – американскими следователями.

Пришли времена, когда всем стало ясно, что поражение Германии неотвратимо. Всем стало ясно также, что Гитлер не сможет подписать акт о капитуляции: союзные державы признали бы этот акт недействительным, и Гитлер это знал. Еще за две недели до своей смерти он заявил, что останется в Берлине и в Берлине умрет. Акт о капитуляции пусть подписывает Геринг, он, мол, специалист по делам такого рода, и, кроме того, уже вообще не имеет никакого значения, кто и на каких условиях этот акт о капитуляции станет подписывать.

В то время, как Гитлер, замуровавшись в бункере имперской канцелярии, отрезанный от мира в осажденном Берлине, все еще отдавал приказания войскам, которые существовали только на бумаге, и продолжал думать, что он все еще повелевает Германией, Геринг пребывал в горячечном бреду ожидания того дня, когда ему будет передана вся власть в рейхе. После этого он, в ореоле полновластия, хотел, предварительно облачившись в самый великолепный из своих мундиров, нацепив на него все свои ордена и взяв в руки маршальский жезл, предстать перед главнокомандующими союзных войск и заявить:

«Я капитулирую от имени народа Германии!»

Однако Гитлер не хотел ни исчезать как фигура, ни умирать. Время шло, войска противника приближались, шансы Геринга уменьшались с каждым часом, и терпению рейхсмаршала пришел конец.

23 апреля 1945 года Геринг направляет Гитлеру телеграмму следующего содержания:

«Мой фюрер! Ввиду вашего решения остаться в Берлине, согласны ли вы с тем, чтобы я немедленно взял на себя в качестве вашего преемника на основе закона от 29 июня 1941 года общее руководство рейхом с полной свободой действий внутри страны и за рубежом? Если я не получу ответа до 10 часов вечера, я буду считать это подтверждением отсутствия у вас свободы действий и что условия, требуемые в вашем указе, имеют место, и буду действовать во имя блага нашей страны и нашего народа. Вы знаете, что я чувствую по отношению к вам в этот суровейший час моей жизни. Я не имею возможности выразить это словами. Может быть, бог защитит вас и быстро доставит сюда, несмотря ни на что. Преданный вам Геринг».

Геринг полагал, что телеграмма возымеет свое должное действие. В конце концов он дал понять Гитлеру необходимость покинуть Берлин, намекнув на то, что столица окружена. Упоминание о необходимости передать власть сформулирована таким образом, что нельзя не заметить соболезнования к судьбе фюрера. А сама готовность к подписанию акта капитуляции читается лишь между строк. Оперативный ответ затребован в силу необходимости – из-за спешности решения вопроса. Какие-либо иные, явно обозначенные намерения в тексте не присутствуют.

Как бы то ни было, ответ на эту телеграмму пришел раньше, нежели Геринг мог этого ожидать. Он был направлен не только Герингу, но и командующему войсками СС в Оберзальцберге и содержал приказ, согласно которому рейхсмаршал Герман Вильгельм Геринг, обвиняемый в измене фатерланду, приговаривается к смерти; приговор следовало привести в исполнение незамедлительно.

Возможно, Герингу «изменила память», а возможно, он специально хотел драматизировать передо мной события тех дней. Ибо если Гитлер, предположим, отдал приказ о его уничтожении, то ведь в этом случае Геринга можно рассматривать в известном смысле как «жертву» национал-социализма...

Сокрушительным и в буквальном смысле слова уничтожающим ударом для Геринга было переданное 30 апреля по радио известие о том, что Гитлер, покончив с собой, перед смертью назначил своим преемником гроссадмирала Деница.

Геринг утверждал, что это указание не могло идти просто от Гитлера. Уже сама текстология завещания говорила о том, что его сформулировал не кто иной, как Борман, и, кроме того, завещание было обнародовано после смерти фюрера, когда тот уже ничего не мог сказать.

В этом послании, уподобленном политическому завещанию, Гитлер отозвал свой закон о преемственности полномочий и видоизменил его, а это, заявил Геринг, само по себе незаконно по той самой причине, что «этого не может быть, потому что этого быть не должно». Если у Гитлера был свой узаконенный им самим преемник, то любое другое предложение по кандидатуре было неправомочным и поэтому несостоятельным...

Народ поверженной в прах Германии пытался выкарабкаться из тупика разрухи и убожества. Поэтому в препирательстве по вопросу о верховодстве было нечто от какой-то мистерии, но вместе с тем это было показательно для финала этого чудовищного режима.

Возвращаясь к разговору о Геринге... Как он и предполагал, его ожидала смертная казнь через повешение. Этой смерти ему удалось избежать – за три часа до казни он покончил с собой, и эксперты все еще до сих пор бьются над загадкой – каким же способом Герингу удалось достать яд, которым он отравился. Я лично думаю, что он попросту «очаровал» кого-то, кому показалось, что такой «любезный человек» никак не мог быть таким чудовищем...

Если бы Геринг не был главнокомандующим люфтваффе, рейхсмаршалом и прочая и прочая, он был бы заурядным кривлякой из дешевого балагана – как по своему поведению, так и по стилю жизни. Ему нужны были мишурный блеск и побольше шумихи. Впрочем, он был еще и мастером по закулисным играм. И еще ему нужен был кто-нибудь, кто рефлектировал бы на него свое собственное световое пятно.

Несколько слов о его партнере по игре, о партнере по имени Адольф Гитлер.

По тем рассказам, которые я услышал от Геринга, а также по документам его сподвижников, это был человек, который обладал «неимоверной силой внушения».

Еще в то время, когда Гитлер был жив, я спросил одного моего доброго знакомого, по профессии кинорежиссера, – на какую роль мог бы претендовать Гитлер.