Коричневый паноптикум

Конечно, я догадался, что он имеет в виду, однако прикинулся ничего не понимающим и ответил:

«Нет, господин рейхсмаршал. Не вижу в вас никаких перемен».

На это Геринг, который всегда принуждал себя к хорошему настроению, что подчас стоило ему немалых усилий, раскатисто рассмеялся и сказал:

«Присмотритесь-ка повнимательнее. Я деградировал до обычного генерал-майора!. »

Геринг знал толк в искусстве диалога, умел подлаживаться под партнера, умел давать четкие ответы, когда это ему было выгодно, а иногда, в ситуациях для него неудобных, он, так сказать, «для разрядки», умел ввернуть какой-нибудь анекдотец, не без связи с поставленным вопросом, и уже потом, как бы между прочим, преподносил свой ответ. Беседу со следователем он хотел делать по своему сценарию, стараясь сообщить своему партнеру только то, что тот должен был от него услышать.

Когда у нас зашла речь о концлагерях, он не стал отнекиваться – да, он занимался их организацией, хотя сама их идея принадлежала не ему: он, мол, перенял ее у англичан еще из времен англо-бурской войны. Это мне было известно, но я возразил ему в том отношении, что до системы концлагерей как средства уничтожения людей, средства, доведенного нацистами до совершенства, – до этого англичане вовсе не додумались.

Он не опровергал моих слов и лишь утверждал, что об уничтожении людей ему ничего не было известно. Управление делами концлагерей он передал в ведение Гиммлера, и о том, что там творилось такое «безобразное беззаконие», он узнал много позже, когда уже ничего нельзя было изменить. Он, Геринг, хочет еще раз подчеркнуть, что ничего не знал о творимых в концлагерях злодеяниях и что теперь он буквально «ошарашен».

К высказываниям Геринга следовало относиться с большой осторожностью. Это, конечно, относилось не только к нему, ибо все «узники Мондорфа», за малым исключением, сознавали степень своей вины и, естественно, пользовались правом обвиняемых – юлить, как только это возможно. Но ведь и ложь – тоже искусство, которым владеет не каждый. Геринг владел этим искусством достаточно профессионально, но подчас и его не составляло особого труда «припереть к стенке». Когда он, к примеру, принимался лить крокодиловы слезы по поводу злодеяний, которые творились в концлагерях, его можно было «осадить» цитатой из его речи, которую он произнес перед вступлением на пост министра внутренних дел Пруссии. Вот эта цитата: «Я здесь не для того, чтобы чтить справедливость, я здесь для того, чтобы уничтожать и стирать в порошок, ничего более!»

Подобные ретроспекции были Герингу неприятны. Вынужденный их комментировать, он говорил, что тогда, мол, времена были другие.

Как руководителю, ответственному за выполнение четырехлетнего плана, ему была подчинена практически вся военная экономика страны, а ведь к тому же он был имперским министром воздушного транспорта и главнокомандующим военно-воздушными силами – люфтваффе.

Однако к интенсивной работе у него никакой способности не было. Он был слишком сибарит и продажная шкура, чтобы посвящать себя тем обязанностям, которые требовали от него напряжения всех сил. Работу как таковую он часто подменял авралами, очень много времени отдавал интригам, всевозможным инсинуациям и усечениям власти своих «соратников» – министра труда, министра вооружений, маршалов различных родов войск и непосредственно подчиненных ему чинов люфтваффе, на которых он сваливал собственные ошибки. Было совершенно очевидно, что люфтваффе он управляет спустя рукава и, собственно, именно по этой причине он впал в немилость у Гитлера.

Конечно, он не хотел признаваться в том, что никудышные дела с люфтваффе во многом объяснялись его пристрастием к «коллекционированию» великолепных произведений искусства из фондов Рима, Парижа, Голландии или Бельгии. Но это было общеизвестно. Так же, как было известно то, что в свое время Геринг снарядил восемь товарных составов и, загрузив их произведениями из «личной» коллекции, отправил их в свою так называемую «Альпийскую резиденцию».

То, что он оказался у Гитлера в немилости, Геринг объяснял следующим образом (следует отметить, что при этом он верно охарактеризовал своего фюрера):

«Гитлер не интересовался технической стороной разработок. Самолет, выполненный в чертеже, для него был пустым местом, ему нужно было показать уже готовую машину. Он хотел иметь самолеты, которые бы можно было уже завтра посылать в бой. Причем эти самолеты должны быть легкими, но обязательно четырехмоторными и притом способными нести большой бомбовый груз, и притом – чтобы они могли использоваться как истребители. Такие требования были, конечно, технически невыполнимы».

По этой причине Гитлер, неоднократно учинял своему рейхсмаршалу взбучку, тот, в свою очередь, устраивал разгон непосредственным подчиненным, после чего преспокойно продолжал сибаритствовать.

Другой и, вероятно, более серьезный конфликт с Гитлером произошел у Геринга в связи с вопросом об обеспечении с воздуха окруженной под Сталинградом группировки.

В те дни, когда шестая армия Паулюса, вероятно, еще имела шансы уйти из окружения под Сталинградом, Гитлер поставил перед генералитетом люфтваффе вопрос: возможно ли обеспечить сталинградскую группировку с воздуха как продовольствием, так и боеприпасами, необходимыми для успешного продолжения боевых операций?

Генералитет люфтваффе со всей определенностью доложил Гитлеру, что снабжение армии достаточным количеством продовольствия и боеприпасов с воздуха невозможно и что было бы правильнее, если бы фюрер приказал Паулюсу предпринять все возможное для выхода из окружения.

В этот момент в кабинете появился Геринг и патетически объявил, что немецкие солдаты, входящие в состав сталинградской группировки, смогут получить все необходимое продовольствие и боеприпасы с воздуха – он, Геринг, дает в этом свою, личную гарантию!

Гитлер, у которого было в обычае принимать желаемое за действительное, после такого заявления отдал роковой приказ об обеспечении сталинградской группировки с воздуха и тем самым решил участь армии Паулюса.