Сколько спокойствия на этом румяном личике, в этих глазах, доверчивость которых просвечивает даже сквозь опущенные веки, в самой этой позе, более свободной чем у спящих птиц или растений! Спать так умеют только дети, мозг которых еще не обременен памятью, кровь которых чиста как бьющая из камня вода и сны которых - это свободные полеты в таинственных пространствах.

Он спит весь, до самых ноготков: спит его правая ручка, заброшенная назад через подушку и зажимающая в кулачке лапу плюшевого медведя; спит его вылезшая на одеяло ножка с отогнутым большим пальцем; спят его губы, раздуваемые мерным и глубоким дыханием.

Он спит. Его трепещуще-чистый сон на минуту заворожил нас обоих - его отца и его мать, - склонившихся над кроваткой.

Но наш мир не надежен: может быть, мы поссоримся раньше, чем отойдем от кроватки, и спящий наш сын будет яблоком раздора. Вот уж хочется мне сбросить это стеганое одеяло и накрыть сынишку более легким. Предвижу, что Лиза будет против. Она напомнит, что он недавно кашлял, что у одной нашей знакомой умерла от простуды девочка, а у соседей по квартире ребенок болен гриппом. Мне хотелось бы также выбросить плюшевого медведя и больше уж не видеть его на подушке сына, потому что днем косолапый обитает под кроватями и за диваном, вследствие чего всегда покрыт пылью. «А раз ему так нравится?» - заупрямится Лиза. Если же я стану настаивать, если скажу, что не все то идет ребенку на пользу, что доставляет ему удовольствие, что надо научить ребенка повиновению, а иначе он вырастет себялюбцем и эгоистом, то Лиза выйдет из себя. Она заявит, что ребенку нужна только нежность, что насилие порождает упрямство, но что говорить со мной бесполезно, потому что я плохой отец и всегда готов испортить ей, Лизе, настроение.

Спешу оговориться, что живем мы с Лизой, что называется, душа в душу: оба комсомольцы, держимся одинаковых взглядов на многие и многие вещи, - но как только речь заходит о нем, о нашем трехлетнем сыне, - тут и дружба врозь.

Я сам сторонник жесткого и, пусть, несколько патриархального воспитания. Я хочу, чтобы мой сын спрашивал разрешения, прежде чем выйти на улицу или взять мою книгу. Признаюсь, я наказываю своего сына. Бить - не бью, но в другую комнату высылаю и в угол ставлю. В первое мгновение это вызывает у него взрыв упрямства: он ревет во все горло и иногда ложится на пол, чтобы стучать ногами. Я не отменяю наказания, но и не прибавляю за упрямство. Спокойненько я тащу его в угол и уж не выпускаю до тех пор, пока сын не «смирится и не попросит прощения. После двух - трех таких наказаний мальчик излечивается от своих капризов. Увы, очень часто Лиза возвращает их ему, потому что не переносит его плача. Она хватает его из угла и чуть не плачет вместе с ним. При этом, конечно, она обвиняет меня в применении старорежимных методов. Но я сомневаюсь, дают ли более правильное воспитание детям в семьях многих наших друзей, где приучают ребят называть маму Веркой или Миркой и кричать на отца «Пошел вон!»

Должен сказать, что я не считаю наказание единственным воспитательным средством. В частности, нельзя, мне кажется, наказывать ребенка за то, что он ковыряет пальцем в носу или выгребает золу из печки: запретный плод покажется ему более сладким. От этого надо отучать мягко и осторожно. Но когда ребенок упрямится, разучиваясь повиноваться, и, скажем, несмотря на запрещение, десятый раз открывает дверь в коридор, тут надо поставить его в угол: не за то, что дверь открывает, а за то, что не повинуется. Такое наказание дисциплинирует ребенка, убеждает его в превосходстве старших над ним. И если наказывать с толком, без раздражения и преждевременных амнистий, то, я думаю, и наказать-то ребенка придется всего десяток раз за все дошкольное детство. А школа - это рубеж; тут уж, конечно, действуют другие методы воспитания. Но в школу ребенок должен приходить с одним обязательным уменьем - с уменьем подчиняться старшим.

Ребенок подражает всему, что видит.

Мой трехлетний сын подпирает ладонью щеку как мама, ковыряет в зубах свернутой уголком бумажкой как папа и, уходя на улицу, говорит «пока» как тетя Тоня. Подражая большим, он берет гребенку и причесывается перед зеркалом, по вечерам просматривает газету, не понимая, конечно, ни одной буквы, и называет соответствующую часть своего туалета не штанишками, как его учат, а «бру», то есть брюками.

Кстати, прислушайтесь к лепету ребятишек. Прыгая, мой сын говорит: «Пру-пру». Это потому, что ему часто показывают:

- А посмотри-ка в окошечко, - воробушек прыг-прыг.

Всякая птица для него тоже «пру-пру». Самолет сам подсказал свое имя - «ру». Всякий мужчина - дядя Толя. Себя мои сынишка называет «Дурю». Вероятно, это сложилось из имени Андрюшка и частых одергиваний «Не дури!» Словом, весь он, мой сын, складывается из наших слов, жестов, привычек. Что бы мы ни делали в его присутствии, - все это воспитание ребенка.

Увы, в наших молодых семьях считается хорошим тоном «не лицемерить» перед ребенком, то есть, я бы сказал, не сдерживать себя. И мы с Лизой грешны в этом отношении. Вот и сегодня, когда мы укладывали нашего «Дурю» спать, произошло нечто любопытное.

«Дурю» плохо слушается мамы (я считаю, что виноват ее либерализм). Не всегда ей удается уложить его в постель. Сегодня он переспал днем и вследствие этого отбивался с особой силой. Он кричал, махал ручками и ножками, выгибался всем телом, не давая снять рубашонку и штанишки. В конце концов, выйдя из терпения, Лиза бросила его на кровать, воскликнув: «Да ты замолчишь, наконец, негодный мальчишка!» Тогда я сам взялся за дело. Не обращая внимания на вопли, я раздел Андрюшку и уложил в постель. Еще минута - другая - и он, видя бесполезность своего протеста, умолк бы, но тут Лиза стала прогонять меня:

- Уйди, сама уложу!

Увидя поддержку, Андрюшка залился пуще прежнего. Я не отступался. Жена стала отталкивать меня. В конце концов, я уступил, чтобы не доводить ребенка до истерики. В следующий раз он окажет мне удвоенное сопротивление. Я вижу: пять - шесть наших раздоров у кроватки - и мы потеряем власть над сыном.

А как портят ребенка излишнее восхищение им! «Ах, какой ты хороший! Да знаешь ли ты, что ты лучше всех на свете?» и т. д. К голосам матери и теток присоединяются голоса соседок: «Ах, какой у вас чудо-ребенок! Ах-ах! Какие глаза! Какие губы!» Этим последним вторят знакомые, приходящие в гости. Андрюшка охотно позирует им, причем после каждого сеанса становится еще капризней и строптивой.

Более близким знакомым я говорю:

- Пожалуйста, не можете ли вы расхваливать моего сына в его отсутствие?

Из всего, что я сказал, можно сделать вывод, будто сам я считаю себя совершенно безупречным воспитателем своего сына. Но это не так. Я слишком мало занимаюсь им. Даже свои простенькие, общие принципы я осуществляю не усердно и не каждый день. Я не прочитал ни одной книжки, касающейся воспитания малышей, и даже не знаю, есть ли у нас такие книжки. Очень возможно, что их и нет. Я также не знаю ни одного молодого отца, который ради воспитания ребенка хоть немного стал бы педагогом. А между тем большая половина моих друзей воспитывает детишек дома несмотря на все трудности.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.