«Сегодня видел Горького…»

Горький стоял у колонны, позади Ленина, без шляпы, голова его, залитая солнцем, была видна далеко, кругом повторялось его имя.

Я видел на лице Горького новые черты, каких не помнил из прежних встреч. Он был, наверное, до глубины взволнован и преодолевал волнение, и это сделало его взгляд жестким, всегда живые складки щек – неподвижными. Он показался мне очень властным, и все лицо его словно выражало непреклонность, которая только что прозвенела в речи Ленина и которой дышал весь конгресс.

Стиснутый толпою, глядя через плечи и головы людей, я изо всех сил старался не пропустить какого-нибудь движения этих двух человек, стоявших рядом, – Ленина и Горького. И мне казалось – все лучшее, что я когда-нибудь думал о Горьком, воплощено в нем в этот миг, в этой близости к Ленину...»

ВОСПОЛЬЗОВАВШИСЬ коротким перерывом, Владимир Ильич отправляется на Каменный остров. Месяц назад питерцы прислали письмо, звали на торжественное открытие домов отдыха для рабочих. На «торжествах» не был, но не терпелось взглянуть, как устроились трудовые люди, впервые получившие преимущества социализированных благ. Дома на набережной Большой Невки производили отрадное впечатление. Еще больше радости вселяло ликование самих отдыхающих: ценят и этот уют, и заботу с питанием, и коллективистский распорядок, желающих попасть сюда очень много. Это еще начало, убеждает Владимир Ильич, это только хорошее начало; завершим гражданскую войну, построим тысячи таких домов...

Как тут не вспомнить горьковское ворчание на «ненормальные явления». Недавно в Горках, за чаем с Лениным, перебирая «мелочи жизни», Алексей Максимович с сожалением заговорил о дорогих своих питерцах – рабочие люди, знающие вроде бы цену труду, разбирают дома на топливо. ломают, бьют, портят, а у самих крыша протекает; и на рабочем месте не чувствуют себя по-хозяйски... Не без упрека заметил: до вас, мол, мелочи не доходят, вы думаете широкими планами...

После чая пошли прогуляться, и Горький услышал:

– Напрасно думаете, что я не придаю значения мелочам, да и не мелочь это – отмеченная Вами недооценка труда, нет, конечно, не мелочь: мы – бедные люди и должны понимать цену каждого полена и гроша. Разрушено – много, надобно очень беречь все то, что осталось, это необходимо для восстановления хозяйства. Но как обвинишь рабочего за то, что он еще не осознал, что он уже хозяин всего, что есть? Сознание это явится не скоро и может явиться только у социалиста.

Однако не ожиданиями одними надо жить, не перемалыванием болезненных стенаний больной интеллигенции. Жить надо либо активным политиком, либо, если не лежит к политике душа, как художнику, наблюдать работу нового строения жизни и отделять разложение старого от ростков нового.

Здесь, на Каменном острове, уже пробиваются эти ростки, и взращивают их самые обыкновенные люди.

...После встреч с рабочими – торжественный ритуал на Марсовом поле. От лица пролетариев планеты делегаты конгресса отдают долг священной памяти жертвам революции – тем, кто ценой своей жизни проложил дорогу социалистическому Октябрю. А вслед за тем петроградский пролетариат придет на историческую площадь под стены Зимнего, чтобы воздать высокие почести борцам Парижской коммуны, героическим вождям немецкого пролетариата – Карлу Либ-кнехту и Розе Люксембург. В прямой связи этих торжественных актов увидится всем глубокое выражение интернационализма, единения сил великого революционного потока. И еще Владимиру Ильичу хочется, чтобы каждый из тысячи слушающих его на площади до конца осознал, прочувствовал: большевики знают цену каждой капле человеческой крови и глубоко чтут, низко склоняют голову перед павшими героями и полны бодрости, веры в окончательную победу правого дела народа.

До самого вечера звучит митинговое эхо петроградских площадей, не стихают уличные ритмы шествующих колонн. И только уж незадолго до отхода поезда в Москву Ленину удается попасть на Петроградскую сторону, на квартиру Алексея Максимовича. Им необходимо уединиться, хоть накоротке в спокойствии обговорить самые важные из дел.

В лице Владимира Ильича Горький находит самую мощную опору в деле сохранения и приумножения духовного наследия народа. И если вдруг придется преодолевать чьи-то сомнения в том или ином горьковском предприятии, Владимир Ильич предложит образовать компетентную комиссию (подчеркнет при этом: «Я не вошел в нее, ввиду моего «пристрастия»... к Горькому») и, получив единодушное одобрение, будет настойчиво проводить дело в жизнь.

Ленин восхищает Горького мудростью и своевременностью решений в строительстве социалистической культуры. «Он всегда говорил то, «что надо», – скажет потом Горький, – прекрасная привычка была у него!» Алексей Максимович – ближайший помощник Ленина, соучастник в многотрудном созидании новой культуры. Сколько сил положено, чтобы вырастить первые ростки, как ломались копья с теми «энтузиастами», которые готовы «сжечь Рафаэля», лабораторным способом вывести некую «чистую пролетарскую культуру»; или теми подстрекателями, которые предательски толкают к «свободной анархической конкуренции» в художественном творчестве.

Ленин и Горький вместе завоевывают, вдохновляют настойчиво и последовательно все значительные таланты литературы. А как непросто собрать и сплотить художественные силы, как нелегко оберечь талант от опасных блужданий. бездеятельного прозябания или душевных утрат.

Каждый из писателей – современников Ленина, соприкасаясь с ним, получает заряд высокой творческой энергии. Горький попросит принять Александра Куприна «по литературному делу», и, еще не оправившись от ранения, Владимир Ильич с готовностью объяснится со знаменитым писателем, с одобрением поддержит его проект издания газеты «Земля». Александру Серафимовичу он сумеет выразить свои глубокие симпатии и в трудную минуту вселить твердость духа, скажет самое главное – о том, как нужна революции, людям его талантливая работа. Валерию Брюсову поручит авторитетное просветительское дело. В творчестве Демьяна Бедного высветит агитационное значение его поэзии. Даже «пробу пера» начинающего литератора, идущего в бой, не оставит без внимания, запросит консультацию знатоков...

Не в меньшей степени Ленина и Горького в их совместной работе для будущего волнует и судьба «российских архимедов». Сколь решительны горьковские затребования от комиссии по улучшению быта ученых, которую он возглавляет. столь энергичны ленинские решения о выделении пайков. жилья, транспорта, создании условий для работы ученых. Обстоятельны и настойчивы горьковские ходатайства «за науку», и скрупулезно точны ленинские конспекты бесед. участливо-деловиты его поручения наркомам и чекистам. Алексей Максимович передает как-то Владимиру Ильичу письмо физиолога Костычева с просьбой о материалах, необходимых его лаборатории для экспериментов по физиологии растений. Ленин тотчас отзовется и напишет записку, которую Горький может считать своим чрезвычайным мандатом.

«Товарищи! Очень прошу вас во всех тех случаях, когда т. Горький будет обращаться к вам по подобным вопросам, оказывать ему всяческое содействие, если же будут препятствия, помехи или возражения того или иного рода, не отказать сообщить мне, в чем они состоят».

Так въяве и осуществляется давняя страстная мечта двух мыслителей – вождя революции и певца ее – о соединении творческого потока научно-технической мысли в прочный союз с творчеством социальным. Они вместе будут биться за создание идеальных условий каждому талантливому ученому, инженеру, исследователю.

...«Должность честных вождей народа – нечеловечески трудна», – признает однажды Горький. Справедливо и многозначно! Как нелегко было Владимиру Ильичу сразу же после радостной встречи на Петроградской стороне пережить огорчения от горьковской передовой в партийном журнале. Из добрых, конечно, чувств, от горячей любви сказаны восторженные слова о вожде большевиков: но нельзя же впадать в такой экстаз обожествления – петь осанну «священному безумству» людей партии, из которых он, Ленин, – «первый и самый безумный».

Конечно, Горький все это взвесит, еще раз осмыслит каждую подмеченную деталь и штрих ленинского образа, и в конце концов скажет понятую всеми правду, которая составит золотое ядро Ленинианы.