– Мне хотелось бы поскорее взглянуть на камень. Надеюсь, он цел...
– Еще бы, – сказал раджа. – Память адмирала дорога кочинцам, могила – в ограде церкви. Правда, теперь могила не одна. Что делать? Жизнь есть жизнь. Я прикажу приготовить два паланкина – буду сопровождать вас.
Раджа хлопнул в ладоши.
Вошел худой усатый прислужник.
Могила у самого моря. Между нею и водой пролегла зеленая поляна. Маленькая каменная церковь, деревянная временная ограда... И – несколько могил. Но эта выделяется. Дом Васко да Гама выделяется и после смерти.
Сын соскочил с паланкина, подбежал к могиле и бросился на колени. Бросился и припал к холодному камню грудью и устами. Припал – и застыл. Надолго.
Раджа стоял поодаль. А еще дальше от него – телохранители и слуги, несшие паланкины, драпированные яркими шелковыми тканями.
Море было спокойным. Песчаная полоса узенькая, и поэтому кажется, что вода переходит в траву – в зеленый травяной ковер.
Жаркий малабарский день: вода закипает, а земля горит. Но странным образом все цветет вокруг, и земля – в цвету! Церковь – на самом солнцепеке, а высоченные кокосовые пальмы совсем недалеко. Они вдвое выше церкви, и она свободно могла бы разместиться в их тени...
Да Гама поднялся, отряхнул прах с колен и отошел к радже.
– Ваша светлость, – сказал он, – я плыл сюда, и мне путь показался вдвойне тяжелее того, который проделал с отцом в пору моей юности.
– Путь через это море? – спросил раджа. Португалец повернулся лицом к морю. Оно было
ярко-голубым – святая, непорочная стихия, доброжелательная и ласковая. Но где же та, что походила на исчадие ада? Где же та стихия-убийца, постоянно разевавшая пасть, чтобы поглотить свою жертву?
– Я не узнаю его, – сказал Франсишко радже.
– Вы плыли по его волнам.
– И все же не узнаю. То была бурая, злая, как собака, масса... Нет, не воды, а чего-то страшного – сатанинского. От Малинды мы плыли так, что казалось, нас несет в ад. Ветер грозил уничтожить наши мачты, дождь захлестывал нас повыше их, а море готовилось поглотить корабль в любое мгновение. А молнии?! Они норовили испепелить наши паруса и вместе с ними – всех нас. По этому морю можно плыть, но по тому – избави бог! Я все-таки плыл и думал: а как же отец? Как он совершил подобное плавание трижды в одном направлении и дважды в другом? Какая же в нем заключалась сила? Он ни разу не пожаловался, ни разу не выказал страха. Он горевал, он трясся от бессилия только один-единственный раз: когда его старший брат Паулу умирал, возвращаясь вместе с ним домой из Индии. Слезы отца видели только раз: на острове Терсейра, где он предал Паулу земле. Только раз! А в любые другие времена он был железный.
– Как вы сказали, дом Франсишко?
– Железный.
– Да! – воскликнул раджа. – Именно железный. Это слово точное. Я видел его в Кожикоде или Каликуте, а затем в Кочине. Верно: железный. Почему это слово не пришло мне в голову?
Франсишко показалось, что раджа слишком подчеркивает это самое – «железный». Он – что? – вкладывает в него особенный смысл?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.