Встретила меня молодящаяся еще дама, вея в белилах и румянах. Сели за стол – хрусталь, ножей и вилок серебряных несчетное количество, лакей во фраке, русская водка на столе.
Когда дворяне мои крепко подвыпили, граф, откашлявшись, произнес следующее:
– Я понимаю, зачем вы к нам пришли. Мы и про ответ Бориса все знаем, и про Иринино согласие вместе с другим братцем, и про лондонских сестриц. Так вот, господин советский посол, мы согласимся на перезахоронение праха Шаляпина лишь в том случае, коли вы, большевики, выплатите мне хотя бы часть компенсации за поместья и земли, которые были конфискованы вами у моего незабвенного батюшки.
Повернулся я к Дассии: как-никак дочь, может. граф спьяну не то говорит, может, она оборвет его?
– Это наша общая точка зрения, – ответила Дассия, словно бы поняв мой немой вопрос, – мы с мужем это для себя давно решили.
Встал я и уехал.
Горько мне как-то тогда стало и пусто в этом прекрасном городе, залитом огнями и бешеной разноцветной рекламой, заполненном миллионами автомобилей разных марок...
Я познакомился в Париже с Пабло Пикассо, написавшим, как известно, гневную картину «Герника». Испанец по крови, Пикассо сказал:
– Я не вернусь на родину до тех пор, пока там правят фашисты. Я никогда не прощу им Герники.
Вспоминаю я и Пабло Неруду, сражавшегося против фашистов в Испании и Чили, вспоминаю нашу с ним встречу в Париже. После победы правительства Народного единства, когда президентом Чили народ избрал Сальвадора Альенде, великий поэт нашего времени, коммунист и антифашист Неруда стал послом страны Народного единства во Франции. Когда я спросил Пабло, отчего он ушел на дипломатическое поприще, Неруда ответил:
– Так нужно моему народу, так, увы, нужно и мне.
И он показал на свои больные ноги.
– Организм, видно, здорово подызносился, физически я чувствую себя неважно, говоря откровенно. Здесь есть врачи, которые, надеюсь, помогут мне подремонтироваться. От работы отходить не могу и вот совмещаю труд с лечением... Давайте встретимся у меня дома, – предложил Неруда, – вы приедете не к послу, а просто к человеку, который очень любит вашу родину.
Через несколько дней я приехал к Неруде. Жена поэта провела меня в кабинет. Пабло полулежал на диване.
– Извините, что не смог выйти к вам, – вздохнул он, – мне сегодня что-то особенно нездоровится.
Неруда расспрашивал меня о Москве, где он часто бывал, о наших писателях, с которыми встречался. Я, в свою очередь, спросил о новой его деятельности – дипломатической.
– Здесь, в Париже, именно сейчас, – задумчиво ответил он, – я больше всего могу помочь моему другу, президенту Альенде. Ведь Чили блокируют империалисты везде, где только можно. Им нужно вызвать внутренний разлад в стране, помочь реакции, всей правой сволочи, которая в свое время аплодировала Гитлеру, Муссолини, Франко. Вот и приходится мне бороться здесь с теми, кто наложил арест на прибывшую в европейские порты чилийскую медь, – -ведь это почти единственный наш источник получения валюты.
Кабинет Неруды был небольшой, кабинет поэта, художника – всюду книги: в шкафах, на столе, на подоконниках. Рядом с диваном, на маленьком столике лежала стопка бумаги, частью исписанной. Неруда заметил мой взгляд.
– Новая поэма, – сказал он, – тороплюсь закончить... Поэма будет воспевать кубинскую революцию. Условно я ее назвал «Песни о подвиге»... Но это все еще в работе, поэзия – это очень трудно, потому что она совмещает в себе красоту и честность.
Он попросил жену, которая любовно укрывала пледом его ноги, достать с полки книгу.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.