Платонов молчал.
– По каким делам вы оказались в доме гражданина Барабанщикова? – спросил Бугаев. – И откуда у вас ключ от чужих дверей? – Он положил на стол длинный ключ с заковыристой бородкой – чудо кустарного производства. Точно такой же, что нашли в кармане погибшего в церкви хозяина дома.
– Мое изделие! – гордо сказал Гулюкин. – Точно. – И требовательно уставился на Аристарха Антоновича, словно хотел поскорее услышать, каким образом его произведение оказалось в руках Платонова.
Но Платонов больше не произнес ни слова. Он сидел с таким видом, словно все происходившее в доме совсем его не касалось. Лицо Аристарха Антоновича снова приобрело, выражение значительности и превосходства.
Бугаев махнул рукой:
– Ладно. Еще наговоримся. Время будет. Понятые подписали протокол, двери опечатали.
В машине Гулюкин с сожалением, ни к кому не обращаясь, сказал:
– Время позднее, пивком уже не разжиться. Ну да ладно. Вижу, и без меня бы вы обошлись, соколики....
На следующий день утром Лебедев выяснил в домоуправлении, что Олег Анатольевич Барабанщиков работал на станции Ленинград-Товарная, в военизированной охране.
Начальник охраны, пожилой плотный мужчина, похожий на офицера-отставника, только что вскипятил чай и разложил на столе бутерброды, поэтому появление Лебедева его не слишком обрадовало. Он отвечал неохотно, хмурился, то и дело дотрагиваясь широкой загорелой ладонью до чайника, словно хотел намекнуть пришельцу о необходимости поскорее сматываться.
– Барабанщиков? Работает такой. Есть ли замечания? Замечаний нет. Все у него тихо. Никто не балует.
– Как же вы говорите – работает, – не вытерпел Лебедев, – когда он три дня назад погиб.
– Погиб? – удивился начальник и открыл серую, залапанную не слишком чистыми руками амбарную книгу, словно в ней должны были появиться сведения о гибели Олега Анатольевича.
– Вот как?! Погиб! – восклицал начальник, выискивая что-то в многочисленных графах. Наконец найдя, сказал: – Он сегодня в ночь должен выйти. Но, кажись, с кем-то еще менялся дежурствами. Сейчас выясню. – Открыв дверь в соседнюю комнату, он спросил: – Григорьева, Барабанщиков ни с кем не менялся сменами?
– Менялся, Петр Петрович, – ответил приятный женский голос. – С Брейдо он менялся. Говорил: в Москву надо.
– В Москву, говорил, надо, – снова усевшись за стол, повторил начальник и приложил ладонь к чайнику. Наверное, чайник катастрофически остывал, потому что Петр Петрович, вдруг решившись, сказал: – А вы, товарищ, может, со мной за компанию по чайку ударите?
Ничего нет лучше для выяснения каких-либо обстоятельств, получения необходимых сведений, как серьезное, с глазу на глаз, чаепитие. Исчезают натянутость первых минут знакомства, настороженность. Ничего не значащие реплики вроде «эх, чаек, всем напиткам королек» или сообщение друг другу «чайных» секретов помогают найти общий язык и завести душевную беседу.
Бутерброды Петр Петрович разделил по-братски, чай заварил со знанием дела. Да и беспокоился он напрасно – кипяток был еще что надо.
– У нас ведь народ сложный, товарищ Лебедев, – рассказывал он, с удовольствием прихлебывая чай.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.