Что значит любить родину

С благодарностью вспоминаю своего командира Героя Советского Союза Александра Числова. Для меня он был и остается всегда Сашей. В 1943 году после длительного лечения в госпитале я прибыл в боевой полк истребителей. Понимая мое состояние, товарищи меня жалели и старались беречь: «Алексей, тебе прикрывать аэродром». Ребята уходят на задание, а я роль аэродромного сторожа выполняю. И стало невмоготу от этой жалости. Как и всем, мне присвоили гвардейское звание. «Раз так, – говорю, – хочу вместе со всеми...» Командир молчит, ломает папиросу в пальцах. Мучительная для меня минута – вижу, не надеется, жалеет меня. И вдруг Сашка: «Алексей, будешь летать со мной...»

Надо пояснить, почему я всю жизнь буду помнить эти пять Сашкиных слов. Летали парами, и Числов, командир эскадрильи, мог бы выбрать любого летчика, который в воздушном бою будет надежным напарником – речь ведь идет о жизни и смерти. Числов выбрал меня, безногого. На другой день мы вместе поднялись в небо и встретили «мессеров».

С Сашкой мы потом много летали. Когда сейчас встречаемся и вспоминаем войну, речь чаще всего идет не о сбитых «фоках» и «мессерах», а о чем-то порой вроде бы незначительном. Иногда просто сидим и молчим. Не знаю, о чем он думает в такие минуты. А я думаю: как хорошо, что есть Сашка, как хорошо, что он сказал тогда: «Алексей, будешь летать со мной...»

Не могу не помнить и о своем друге Петре Шемендюке. С ним мы вместе строили Комсомольск, а к лету 1943 года слава о Герое Советского Союза летчике Шемендюке гремела по всему фронту. Под Орлом его самолет был сбит. Петр спасся чудом. Его считали погибшим, а он всем смертям назло выжил и воевал до самой Победы с ампутированной рукой, возглавлял воздушно-стрелковую службу дивизии.

Что же роднит этих героических людей разных национальностей, делает их едиными в главном? Ответ, мне кажется, очень простой: советский характер, тот самый характер, который до сих пор остается для Запада загадкой. «Если вы изучите, из какого материала сделаны большевики, тогда поймете, почему я существую и не будете удивляться этому», – так ответил итальянскому профессору Николай Островский, когда, пораженный его железной волей, иностранец пытался выяснить, какая сила не просто держит на свете, но заставляет работать этого смертельно больного, прикованного к постели человека.

Как-то уже после войны Борис Полевой познакомил меня с американским журналистом, который, прочитав «Повесть о настоящем человеке», не поверил, что описанные события – реальность, и посчитал книгу обыкновенным рекламным трюком.

– Я сам вожу спортивную авиетку и знаю, какая это строгая в управлении машина, – говорил американец. – А в повести еще более сложную машину – истребитель водит человек без ног. И не просто водит, а ведет на ней бой. Бой с немецкими асами, которые, как известно, были мастерами своего дела. Во-вторых, если допустить, что это было, во имя чего герой совершает этот невероятный подвиг? Вот если бы в книге было написано, что после того, как он этого достиг, его произвели в генералы или назначили директором какого-нибудь концерна, тогда, может быть, ему и стоило рисковать своей жизнью. А в повести сообщается, что единственное, чего он до бился, – это права вернуться в боевую авиацию в прежнем звании старшего лейтенанта, то есть вернуться на войну. Нет, не могло этого быть. Не верю...

Ничего не понял этот американец, слывший проницательным журналистом. Не в стимулах тут дело, а в самой природе, в характере советского человека. Не за награды, не за особые привилегии бились мы с фашизмом. Мы шли на смертный бой за родную землю, за свободу и независимость нашего народа. И уж если искать истоки героизма советского человека, то прежде всего в его любви к Родине и желании до конца служить ей.

В любой стране есть мужественные люди, способные на подвиг. Но в Советской стране героизм, ратный и трудовой, стал явлением массовым, я бы сказал, знамением времени. В какой еще стране коллективизм, взаимная выручка, бескорыстная помощь могут проявляться так полно, как в нашей?!

В войну каждый из нас был другому человеку братом. Я не раз убеждался, что проявленное однажды человеческое благородство делает людей на всю жизнь близкими. Вот прочитал в газете: старый, израненный в войну солдат пишет – жить немного осталось, и главным своим долгом считает рассказать людям, как спасла его от смерти, сама рискуя жизнью, крестьянка в оккупированном немцами белорусском селении.

Наше время полно ярких, больших дел. Но и сегодня, когда выросло и стало зрелым поколение, не знавшее ни воя сирен, ни визга осколков, ни горя «похоронок», священна наша память о войне.

Память эта – не просто дань уважения, безграничная благодарность героям, преклонение перед подвигом миллионов. Она – ежедневная наша потребность в ощущении своей личной причастности к судьбе, к жизни, к делам и свершениям своего народа. Память эта делает место, где родился, отчим краем, окружающих тебя людей – соотечественниками, государство, в котором живешь, – Родиной.

Мы в своих буднях, в ежедневных заботах порой забываем о том, сколько всего на свете против нас, против того, что мы – советские. И ракетами нам грозят, и в душу норовят тихой сапой пролезть. Но забывают при этом, что стоим мы против всего этого всем советским товариществом. Наше поколение хорошо знает ему цену. Если хотите, в 45-м не только доблесть солдат и талант полководцев принесли нам Победу, а то, что каждый был брат брату – именно в этом сказалась наша сила и наша непобедимость. В этом источник и сегодняшней нашей силы.

Есть у нас в стране хорошая традиция: в любом большом, важном и многотрудном деле равнозначными звеньями соединяют свои усилия все советские люди. Так было, к примеру, в разрушенном землетрясением Ташкенте, которому протянули руку помощи все союзные республики. Так оно есть и сегодня, когда страна сооружает гигантской длины газопровод от Уренгоя до западных границ. Я не был на берегах Волги в дни ее штурма строителями газопровода, но я видел телерепортаж, рассказывающий об этом событии. И поразил меня даже не сам штурм – к космическим масштабам мы уже привыкли, – поразило то, как спокойно, уверенно, без суеты и, я бы сказал, с чувством собственного достоинства делали свою труднейшую работу монтажники, водолазы, электросварщики. И не надо слышать слов комментатора, чтобы понять: в стройке участвуют любящие свой труд и свою Родину патриоты, отлично понимающие, какое экономическое и политическое значение имеет газопровод для страны.

Нет, не только в бою доказывает советский человек свою верность и любовь к Родине. Мирная жизнь дает в подтверждение этой любви не меньше примеров.

Мне не раз приходилось бывать в воинских частях, встречаться и беседовать с молодыми воинами. Не раз видел, как готовятся спортивные, ладные парни к полетам, ведут учебный бой в воздухе. Наблюдая за четким полетом сверхзвуковых истребителей, не могу удержаться от похвалы. И не забыть мне, как в одной из частей молодой лейтенант в ответ на мою оценку его летного мастерства сказал: «Иначе нам нельзя. Понимаете, какую службу несем...»

«Иначе нам нельзя». Эти простые до обыденности слова звучали в самые разные дни – в мирные и военные, и десять, и пятьдесят лет назад. Почему же все-таки нельзя? (От поколения к поколению передают советские люди традиции долга, который есть не что иное, как сплав моральных ценностей нашего общества. С этими традициями связаны в нашей повседневной жизни представления о чести, достоинстве, гражданской совести.

Слово «отечество» происходит от слова «отец». Родина – земля твоего народа, и если ты верный сын, если ты живешь честно, в согласии со своей совестью – а это так немало, – ты и есть патриот.

Родина – это прежде всего ее люди. И всякий добрый поступок, совершаемый человеком во имя людей, совершается им и во имя Родины.

Где-то читал, как девушка-крановщица, вчерашняя пензенская школьница, предотвратила беду, была непогода, башенный кран сорвало с креплений. В последнюю минуту крановщица забралась в кабину, отвела стрелу, иначе та проломила бы крышу здания, а там – люди... Девушка погибла, собственной жизнью заплатив за спасение других жизней. В той аварии крановщица не была виновата, и несчастный случай можно было отнести за счет стихии. Она могла не рисковать и не подниматься в кабину крана, и никто не смог бы обвинить ее в аварии. Но девушка поступила так, как поступила. Иначе поступить она, я думаю, и не могла. Чувство долга перед людьми оказалось в ней сильнее всего другого, даже любви к собственной жизни. Эта способность к самопожертвованию тоже в характере советского человека.