– Последний раз, когда с .Надькой виделись, поссорились. Я ей тогда точно сказал, что никогда на ней не женюсь. Она меня приревновала к одной, с чего и пошел разговор. Повод у нее, честно, был, но я и на той не собирался жениться.
От этих его слов моя догадка только крепла. Нечто подобное я и слышал про ТОГО старшину.
– Спрашиваю про Надьку, а Сонька смеется. А потом и говорит, стерва: в больницу, мол, Надька попала по моей вине и сейчас в больнице – ну, в тот день была, оттого ко мне и не приходила. «Ты ж на ней жениться не хочешь, вот и пришлось ей ко мне в отделение лечь», – так прямо Сонька и сказала. Я аж закачался: от злости на Надьку, на себя, на эту Соньку. А она вдруг меня обнимать, целовать, уговаривать: «Ты Надьку брось, скоро я хозяйкой тут буду, всех выгоню, будешь ко мне ходить». Не знаю, как кто поступал в таких случаях, а я... Сколько-то продержался, потом не смог. Красивая же она. Нет, не думайте, не на хату позарился. Мне бабы и не такое предлагали. В общем, я, конечно, по-вашему, сплоховал. Только я ведь не бревно. – Елышев как-то жалобно, что ли, улыбнулся. Жалобно или жалковато.
И мельком глянул на меня. Но я терпеливо ждал, заговорит ли он о своей встрече с отцом Софьи. Мы с Малыхой еще раньше договорились не вспоминать об этом ни в коем случае. Не было никаких доказательств, которые бы подтверждали виновность Малыхи или Елышева. Но в том, что оба они темнили, я не сомневался.
– Что дальше? – спросил я наконец. – Ты виделся с Надеждой?
– Ну, да. Они потом друг другу глаза чуть не выцарапали.
– Но ты не вмешивался?
– Что я мог?
– А до тебя они жили в мире, в согласии?
– Они? – Елышев махнул рукой. – Надька все время жаловалась, что с сестрами жизни нет.
– Ты припомни: как ты думаешь, что имела в виду Софья, когда говорила, что скоро станет хозяйкой – единственной – дома? Ты думал об этом?
– А зачем мне? – быстро ответил он. – Мне-то какая разница?
Вполне вероятно, что ни Малыха, ни Елышев не придали значения этим словам Софьи. А если тогда в какой-то мере и придали, то теперь ни за что не признаются. Им ведь известны обстоятельства, приведшие к тому, что Софья действительно оказалась единственной хозяйкой дома в Крутом переулке. Этих парней, избалованных женщинами, можно понять. И я их понимал. Потому я и не гожусь в следователи, что не факты принимаю во внимание в первую очередь.
А факт, между прочим, был в том, что Елышев упорно не хотел говорить о самом для нас главном – о Сличко. Это его упорство мне хотелось объяснить тем, что он справедливо опасался: его стычку со Сличко могут превратить в нечто большее, чем просто драка.
– И никаких поправок ты не внесешь в свой рассказ?
Вот тут Елышеву выдержка изменила. Он быстро взглянул – вопросительно – в лицо Малыхи и быстро отвел взгляд. Малыха же в ту секунду смотрел на двух пожилых людей, неподвижно склонившихся над свежей могилкой – друга ли, сына ли, дочери ли? Не знаю, как Малыха, а я вспомнил о Любе Сличко, с гибели которой начался для меня сегодняшний день.
Елышев и Малыха. Оба ли они были там? Похоже, что оба. Были оба, но не сговорились, как вести себя дальше? Или не подозревали, что оба находятся в одной точке? Или лишь один из них видел другого? Кто кого? Елышев Малыху? По их нынешнему поведению это самое правдоподобное. А если наоборот? Если Малыха Елышева? И потому так охотно привел меня сюда?
Мы проводили старшину до КПП, спустились с Малыхой до ЦУМа, и там я оставил его, нисколько не сомневаясь, что Малыха, простившись со мной, побежит назад, в Красные казармы.
Продолжение следует.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.