Комсомольцы отхлынули назад. Свалка загромыхала в коридорах. Тараска, оставив проповедницу, выбежал к последнему действию. Гости вышибали боевиков с крыльца - по одиночке, с треском, за ноги, за руки и об дорогу. При каждом ловком ударе ноздри Таисии вздрагивали. Тараска встретился с ее полыхающими глазами.
Побывав в городе, с разлету, по инерции явился Тараска прямо домой. Отец встретил его на крыльце.
- Ты что же это, сын любезный, рано приехал? - спросил он. - Овца, что на твой отъезд продали, еще не заменилась, не выросла.
Слова его отрезвили Тараску, как пощечина. Он отшатнулся, повернулся спиной и, пряча слезы обиды, зашагал прямо, без поворотов и раздумий, к темным хоромам Лубкова.
Встретил его сам старик. Он пронзил его быстрым взглядом и вдруг глубоко поклонился.
- Здравствуй, братец, входи с чистым сердцем.
Сразу с крыльца сошла проповедница, взяла Тараску за руки, повела в горницы. Усадили его на лавку, оба сели рядом. Проповедница погладила его руку. Эта ласка вдруг расстроила Тараску, и двадцатитрехлетний верзила не смог удержать слез.
Проповедница обняла его за плечи, гладила голову.
- Братец, братец, знать, тебя обидели?
- Обидели! - приподнялся Тараска. - Вот как обидели! Сердце у меня перевернулось. Все в округе помнят, все о нашем помнит, вы помните... хлеб я с отрядом отбирал, дезертиров ловил, банду усмирял, дыханием революции жил! Тогда была во мне нужда, был я драгоценным. И вдруг приходит время - и нуль мне цена, как старому миллионному дензнаку. Пошел туда, пошел сюда. Ничего, говорят, ты не умеешь. Теперь слесари нужны, плотники, механики. Сколько я страдал здесь, живя у отцовских попреков! И наконец решил - в центре меня поймут, меня, старого комсомольца. Приехал. Гляжу широкими глазами. Нет равенства! Иные едут в автомобиле, иные идут в рваных лаптях! И что же я вижу дальше...
- Однажды, - он запнулся, когда увидел в дверях чужого человека в сером костюме, с небольшой острой бородкой и в дымчатых очках.
- Рассказывай, братец, не бойся, всем и каждому про это рассказывай. - Погладила его по плечу проповедница.
Тараске показалась так велика обида, и так хорош он сам перед этими толстыми в автомобилях, так просты и добры баптисты, - что безудержу рассказал он все свои сомнения, даже самые затаенные.
Ушел незнакомый в сером костюме, вышел Лубков. Тогда подошла к нему проповедница.
- Велики страдания твои, братец, - и она поцеловала его прямо в губы. Бессознательно Тараска задержал ее поцелуй. Она мягко отстранилась и ушла. Вернулась, потупя глаза, молчаливая, с дымящейся едой в руках.
Тараска стал есть, и сердце его таяло в сладостном предчувствии.
Накормив и напоив Тараску, проповедница повела его по длинным таинственным коридорам. В их лабиринте отыскалась какая - то комната с окнами во двор. Здесь стояла тесовая кровать и простой стол.
- Спи, братец, и ни о чем не думай. Не оставим мы тебя в жизненной пустыне, раз пришел ты к нам с открытым сердцем. Дай бог тебе сладкого сна. - Она коснулась его, благословляя, и вышла.
В раздумье ложился Тараска, и раздумье это было одно - придет она или не придет?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.