Революция мало коснулась Лубкова. Он объявил, что всем владеет община. Пряничное заведение его переименовалось в « артель евангельских христиан». Пряники их славились на весь округ. Любой налог вносили они аккуратно, прямо чеком из уездного N банка, были смирны и покладисты. Местная власть относилась к ним даже с каким - то уважением и не трогала, оставляла в покое.

В сумерках на мрачном фоне притихшего села замерцали высокие окна хоромин таинственным светом - так каждый вечер. Доносилось через двойные окна слабое пение, а все, что делалось там, внутри, - неизвестно. И если бы не дети, звонкой ватагой забегающие в дубовые ворота, можно было бы принять эти хоромины за скопческий монастырь. Тараска вошел в ворота с толпой детей. Он разглядел их. Больше всего были бедно одетые, дети деревенской нищеты. Зачем бежали они сюда? Говорят, баптисты их подкармливают. Зажиточные, держась исконной веры, сюда детей не пускали, а гольтепе все равно терять нечего: схватят ребятишки лишний кусок пирога - и ладно, а там, у баптистов или у православных - неважно. Сквозь пальцы смотрели родители победнее на хождение своих детей в хоромы Лубкова.

Детей встретила женщина во всем белом. Голос был у нее грудной, приятный.

- Ко мне, ангельчики мои, ко мне. Соскучились по духовной маме своей?

Дети бросились целовать « духовную маму» Она гладила их по головкам и оделяла каждого пряником. Затем, шумя белыми одеждами, увела детей в темные коридоры.

Тараска остановился в замешательстве - его не заметили - входить или не входить? И когда он сделал движение уйти, из сумрака дверей вдруг вышла девушка. На ней не было белых одежд, хороший костюм туго обтягивал ее фигуру.

- Колеблетесь? - полуласково, полунасмешливо сказала девушка. Тараска смутился.

- Пойдемте, я вас проведу. Не ожидая ответа, она сошла с крыльца и взяла его за руку. Нежная и горячая была рука девушки, Тараска почувствовал сладостное томление и подумал: « Это Таисия, дочь Лубкова, про которую столько говорят. Видел ее раза два девчонкой. Какая она теперь?» Любопытство совсем овладело им...

Они шли по коридорам. Несколько раз Тараска путался ногами и, спотыкаясь, хватался рукой за плечо девушки. Рука касалась теплого пушистого свитера. Щекотные прикосновения отдавались сладкой дрожью во всем теле - так принято было идти этими темными коридорами. Тараска даже не помнил в жизни таких таинственно - приятных минут.

Вот и молельня. Просторный зал, по стенкам скамьи, обитые полосатыми, сотканными из разноцветных лоскутьев ковриками, посредине стол, накрытый черным плюшем, на столе евангелие, в правом углу фисгармония, у входа стол, на столе журналы. Тараска остановился и перелистал «Баптиста» - свежий номерок на хорошей бумаге. Адрес редакции: Москва. Тараска жадно начал листать. Пробежал глазами стихи, портреты сытых и чисто одетых людей. Лозунги о Христе и непоколебимой вере, выдержки из евангелия и проповеди и вот на последней странице прочел - «отпечатано в Интернациональной 39 типографии Мосполиграфа».

Тараска смутился. Его расстроило и озлобило это нелепое противоречие.

« Голову морочат, - подумал он. - Называют себя « Интернациональной», а на баптистах деньги наживают! Гады»..

Он уронил журнал и, неловко нагнувшись, чтобы поднять его, загремел столом. На Тараску зашикали. Поднявшись, он разглядел на скамьях тихие фигуры ожидающих беседы. Вот они поднялись со своих мест. Дверь распахнулась. Вошел сам Лубков, в черном, хорошо сидящем костюме; белый ворот рубашки оттенял аккуратно подстриженную пепельную бородку. С ним вместе вошел Гриша. Волосы его спадали на лоб и были ровненько подстрижены, оставляя белую полоску лба над черными атласными бровями.

Бледный лик его напоминал святых юношей на старинных картинах. Казалось, ни кровинки не было в его лице, нежнейшее, «святое млеко» текло в его жилах. Движенья были вялы, и белые пальцы медленно растеклись по черным клавишам фисгармонии.

Звуки полились медленные, растянутые, и в душе вдруг что - то заныло - заныло.

Тараске показалось, сам он запел жалобно и благоговейно.

« Что со мной?» Он прислонился к стене - пение окружающих волновало его и томило.

- Дорогие братья и сестры, - раздался вздрагивающий, вибрирующий голос Лубкова. - Прежде чем приступить к беседе, помолимся и расскажем друг перед другом господу о вольных и невольных прегрешениях наших, сделанных за эти дни.

- Господи, Иисус мой, прости меня недостойного, - начал он сам, - в четверг вечером не сдержал я раздраженья и ударил носком ноги ни в чем не повинное животное - лошадь свою Пальму. Господи, прости меня...

И вот весь зал сперва топотом, затем громче и громче, с выкриками, заставлявшими больно вздрагивать, начал каяться.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.