Больше пяти тысяч московских комсомольцев выехали в этом году на коллективные дачи. Мы имеем дело не со случайным, незначительным явлением частного порядка, а с глубинным процессом строительства новых - коммунистических форм быта, лучше организующих людей для борьбы за пятилетку. До сих пор ни комсомол, ни общественные организации не подошли по - настоящему к руководству строительством кол - дач и к изучению их опыта. Сегодня мы печатаем очерк о коллективной даче комсомольцев завода «Мосэлемент» - одной из лучших по Сокольническому району.

Маленькая «КБ» (карманная батарейка), сгорающая в течение четырех часов, должна перескочить на конвейере девять барьеров самых упрощенных, мгновенных операций. Кислота безостановочно разъедает цинк. Электрическая сила сухого гальванического элемента сгорает, еще не родившись. В конвейерной цепи тысячи элементов текут, прижавшись серыми бочками друг к другу. От соприкосновения процесс срабатывемости усиливается. Около полувольта пропадает. Скорей изолировать! Элемент, прокладка, элемент... Элемент, прокладка, элемент... В хвосте конвейера батарейка впервые видит мир - она вспыхивает желтым глазом под руками ссутулившегося контролера. «КБ» марки «Сигнал» залита смолкой, заклеена. Скорей сбыть с рук!...

Люди, делающие батарейку, подчиняются иным законам. Изолированные друг от друга каменной толщей быта, они светятся в жизни бледными немощными огоньками. Они быстро срабатываются в суровую и могучую эпоху коллективизма. Комсомольцы конвейера «КБ» и конвейера «Восьми - десятивольтовых» взорвали каменную стену, когда почувствовали, что иначе не пробиться из мрака. Опыт ударной бригады подсказал путь. Они боролись за конвейер. Они устояли перед раздражительной злобой стариков, перед угрозами, перед первыми неудачами, завалами и головокружением от непривычки.

В огромной кустарной мастерской, которая называлась заводом «Мосэлемент», в огромной этой мастерской, где еще теперь разливают состав по полюсам, как чай по стаканам, - потекла лента конвейера.

Кустарническую медлительность покорял ритм непрерывного потока. Скачкообразность неорганизованной работы «по вдохновению» заменялась ровным и быстрым движением. Ударники боролись за ритм, за темп. Завалы срывали дело. Иные люди не годились для определенной операции. Их надо было перебрасывать на другую. Конвейер настраивался, как скрипка.

Комсомольцы обоих конвейеров были большей частью «детдомовского» происхождения. Ребята и девчата, давным-давно потерявшие семью или вовсе не знавшие ее, жили по чердакам и углам, ютились в забитых койками рабочих спальнях, а то и вовсе не имели пристанища и ночевали поочередно у товарищей по заводу. Ефим Гусев не имел товарищей и потому устраивался на ночь на истертых лавках III класса Ярославского вокзала. Этот народ никогда ничего не ел по утрам, но на работу являлся аккуратно. Слабые иногда сдавали. Дивчине, не поевшей с утра и не знающей, где она будет сегодня ночевать, начинало вдруг казаться, что лента конвейера остановилась, а сама она куда - то стремительно несется в сторону. Она закрывала глаза рукой... Лента текла мимо. В минуту возникал затор.

- Завал! Опять завал!... Чего ты спишь?!...

Неорганизованный быт накладывал тяжелую лапу на производство. Вопрос бытовой становился вопросом производственным. Это стало ясно на комсомольском собрании, когда обсуждался доклад «о роли комсомола на производстве». Тогда был впервые задан вопрос о коллективной даче. Можно ли организовать для ударников коллективную дачу?

- Май месяц - с дачей опоздали, - сухо отвечает докладчик.

Его не слушают. Да, да, коллективная дача, коллективное житье - правильно, черт возьми! Цеха поддержали комсомольцев. Союз обещал денег. Тогда распределили обязанности.

Карьке Георгиевской было поручено подыскать помещение, Дондышу - организовать питание, Генаденику - раздобыть инвентарь. Десятки более мелких поручений взяли на себя остальные. Каждый создавал какую - то частицу, какую - то мелочь будущей дачи.

В Лосинке сняли до сентября помещение музыкальной школы - просторный стройный дом с верандой и длинным балконом. По расчетам тройки, вместе с арендной платой и питанием выходило по 24 рубля на человека в месяц. В городе у каждого «холило вдвое больше.

Когда переехали и обосновались, поняли, что без борьбы коллективного житья не построить. Рвачи были на конвейере - рвачи просочились на дачу, несмотря на то, что весь дачный коллектив из 32 человек подбирался осторожно - далеко не всех взяли из подавших заявления.

Рвач на конвейере яростно боролся против ломки выходных дней в тяжелую минуту, когда заводу угрожали простои. Рвач на даче отказывался носить воду («А почему я, а не ты?»), несмотря на то, что все поочередно выполняли эту обязанность Рвач на конвейере поднимал крик и отказывался работать, если материал был качеством похуже прежнего. Рвач на даче вечно скулил о том, что «мало дают», и ночью взламывал кладовую и обжирался за счет товарищей.

Учение о гальванических элементах знает явление так называемой гальванической поляризации. Та часть водорода, выделяющегося на медной пластинке, которая не выходит в воздух, обволакивает электрод тончайшей пленкой. Эта пленка вместе с электролитом и другим электродом образует снова гальванический элемент, напряжение которого, однако, направлено в обратную сторону. В результате сила тока очень быстро падает. В жизни комсомольской дачи рвачи были этой водородной пленкой, понижающей творческое напряжение коллектива. Но коллектив нашел верный деполяризатор - строжайшую дисциплину. В конце - концов дело шло не о даче, не о безоблачном отдыхе, которому мешали какие - то недисциплинированные люди. Дело шло о сколачивании крепкого большевистского ядра, о сколачивании надежного ударного отряда, который должен был вести за собой беспартийных рабочих предприятия. Так ставила вопрос партийная ячейка. Так смотрели на дело сами комсомольцы. И если кто - либо упорно мешал выполнять эту задачу, разговоры были коротки. Раз выговор, два выговор - и проваливай с дачи.

Жизнь строили по принципам пионерского лагеря.

Утренняя зарядка при любой погоде; дежурные по комнатам, дежурные по кухне и столовой, ответственный дежурный по даче; военизированная физкультура; обязательные рапорта о прошедшем дне за ужином; обязательный политчас; строжайшая чистота и опрятность одинаково застланных кроватей; никаких неорганизованных прогулок.

Человек имеет право на уединение. Тут живут - по разным комнатам - мужья и жены. Институтских запретов нет. Пожалуйста - уединяйтесь в свободное время. Пожалуй - ста - уединяйтесь, если надоел волейбол, если не хочется петь, если не интересует вечер самодеятельности. Сама жизнь складывается так, что уединяются мало. В кино - гурьбой. На электричку - гурьбой. Это желание быть всегда вместе воспитали пионерское детство и потом завод - жестокая упорная борьба за конвейер. Но если хочется быть с самим собой и со своей папиросой? Или просто не хочется никуда идти, а сидеть в комнате и штопать чулки. И вдруг вбегает раскрасневшаяся белобрысая Варька Георгиевская в своих вечных темно-синих трусах: «Брось, Надька, чулки чинить - пойдем в волейбол»... Надя улыбается. А ведь правда не мешает в волейбол сыграть.

К 11 вечера дом затихает. Завтра в 6 утра первой смене на работу. Нужно беречь силы, чтобы не кружилась голова на конвейере.

Одна смена едет электричкой на завод, другая возвращается. Конвейер жизни не замедляет хода. Сегодня к дачникам приехал Кузнецов - секретарь партийной ячейки, горячий друг комсомольцев. Сегодня вместе с Кузнецовым прорабатывают Сталина. Завтра - совет дачи с активом, вопрос о помощи местному колхозу «Безбожник». Но есть сведения, что в колхоз затесался кулацкий элемент. Стоит ли организовать практическую помощь? Не будет ли это политически неправильно? Нужно прощупать.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.