В прошлом месяце на шахте «Мария» в Кадиевке произошел взрыв. Он вырвал из рядов бойцов за пятилетку несколько десятков людей. Цепь неполадок на шахте «Мария» не могла не вызвать аварии. Научиться работать четко, относиться к своим обязанностям как к большевистскому долгу - вот, что требует от нас тяжелый урон катастрофы.
Бьют на шахте сигналы. Три удара. Четыре. Два. Клеть идет то вниз, то вверх, поднимая и опуская людей, груз. Только бы не двенадцать ударов. Это - «качай больного», «несчастье». У ствола грудой собираются откатчицы. Ждут... Один удар - стоп!...
До безобразия много неполадок на шахте.
На четвертом пласте рассучился канат, смена не работала, стояли составы столпившегося порожняка. С эстакады умудрились вагон породы сгрузить в чистый уголь. В двухсотметровой лаве искосили линию конвейера.
Восемь дней назад «Мария» вышла из аварии. Лопнул вал подъемной машины. Шахта замерла. 1400 горняков работали тогда на ней. Ударники Краматорского завода новый вал изготовили не в три недели, а в девять дней. 3 июня его привезли на шахту. Тщательно подремонтировалась к этому дню подъемка. Утром 9 - го начал работать пласт «Никанор» и двухсотметровая лава. Убивала нехватка людей. За дни аварии многие разбрелись по окружающим рудникам. Медленно шахта набирала скорость, чтобы зажечь на копре красную звезду - знак завоеванной и закрепленной победы.
Выпал родился где - то между четвертым и пятым штреком. Стоял вентилятор (на «Крупской», шахте - соседке, повредило кабель). В забоях скоплялся газ. Предупредила бензинка - она вспыхнула у десятника. Покряхтывая, шахтеры вылезали на штрек переждать, пока пойдет вентилятор. И не переждали.
Бензинки у надзора зажигались особой кремневой зажигалкой. Кремень их содержит чрезвычайно горючий церий. Газ уже вышел из забоев, он заполнял штрек. И когда десятник начал зажигать свою лампу, в штреке произошла полувспышка, полувзрыв газа. Лампа покатилась к уклону. А затем... Огонь хлестнул навстречу свежей струе воздуха. Визжали ломающиеся рамы крепления. Лопался воздух от нестерпимого жара. Пласты угля, крепи покрывались буроватой коркой кокса. Вверх на под'ем, по уклону, убегали испуганные вагончики, наскакивали друг на друга, сплющиваясь, сторонились от огня. Огонь мчался по уклону к коренной, прорвался в нее и погас где - то у самого входа, минув вперед, к стволу, вихрь пыли. Пыль вырвалась на поверхность и огромным палящим факелом поднялась над зданием шахты. Пыль и воздух шли, расшвыривая подкатчиков, разгоняя вагоны, разрушая препятствия. Внизу, на подземном рудничном дворе, испуганно вслед им смотрели люди.
А по штрекам вслед за вихрем шла пелена угара, газа, усыпляющего людей и убивающего их так же просто, как канареек.
Слесарь Поддубный и еще двое работали на восьмом. Несколько мельчайших долей секунды вырвало из сознания. Воздух вдруг стал нестерпимо горячим. Кто - то с размаху повалил их на землю. Ослепил глаза, оглушил смрадом. Лица заныли под тучей дробинок, занесенной с уклона (вихрь изломал сланцевые заслоны, захватил с собой тончайшую сланцевую пыль и бил ею людей, как охотничьей дробью).
Поддубный попытался встать, схватился за борт вагонетки.
О - ой!
Железная стена оказалась горячей, словно зубок, только что накаленный в кузне. Рука отпрянула. Редкие, тяжелые, как свинец, капли падающей породы стучали сзади. И вдруг...
Что это? Бред? Голоса из глубины штрека, далекие и непонятные, ясно дошли до сознания. «А... а... а!...». Это из одиннадцатой печки. Они живы.
Инстинкт пополнял провал разума. Еще мелко стучали зубы, сведенные судорогой испуга, а люди уже обрели себя. Они ринулись к уклону. Дым закупорил выход. Отбросил обратно. И тут вмешался Шкурпий, старый кадровик и забойщик.
Водой смочили лица и одежду. Гуськом, прорываясь через заставу дыма, вышли на ходок. Газ прерывал дыхание. В висках стучало. Северный ходок оказался заваленным. Вернулись. Снова наступали. Чередовали наступление с отходом, протискивались через старые сквозные печи.
Почти у цели. У входа на ногах остался только Шкурупий и Чалый. Они пробились к свежему воздуху, захватив воду, вернулись обратно. Выносили уже почти задохнувшегося Богуславского, газового десятника Алексея Яковина. Трое ползли, Яковина несли. Он упрашивал Шкурупия:
- Дай уснуть! Прошу тебя, дай, хоть чуточку... Спать... Спать... Я немного.
Обаятельной казалась каменистая почва штрека. Только - б спать. А этот старый, бритоголовый чурбан не дает...
Пять вышло. Их встретили спасатели. С Яковиным потом доплелся и Шкурупий. Он еще долго возился со спасателями, показывал пути, помогал работать.
Из восьмого штрека погиб только один. Он думал победить газ ударом в лоб. Сильный и бесстрашный, он бежал вверх прямо по уклону. Пламя и угар бросили его к стене. Труп так и нашли потом, вытянувшийся во весь рост, втиснутый между двумя стойками крепления. Остальные семь вышли.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.