Герой

- Так ты, Ванька, уже бросил мысль о побеге? - неожиданно спрашивает Степа.

Тот прячет глаза под почерневшие веки и краска стыда заливает лицо.

- Оно сначала, конечно, тяжеловато было, пока порядки узнал. Вместе ж страдали, - оправдывается он. - А главное боязно: ни солнышка тебе, ни травки, только черное и трещит. А потом никто тебе толком не расскажет, а все пугают... А теперь со старым Воробьевым как стали на пару, в роде как бы и прояснилось. - Снова улыбается, снова хорошее настроение овладело им. - И рубает же старик... куда к черту!

- Может ты спать пойдешь, - сердито прервал Степа. Ванька пожал плечами.

- Чего ты ерепенишься? Ну, прямо и говори... - Того, что на работу идти.

Ничего на это не ответил. Только внутри глубоко засела обида. Разве так с товарищем?.. Он к нему по - хорошему, а этот - волком... Молча отошел, сел на свою кровать и, быстро раздевшись, лег. Не спалось Ваньке. Радость победы над углем не давала заснуть... Довольно смеяться над нами, дармоедами называть - и мы не хуже других рубаем! А похвала старого забойщика теплом гордости переполняла грудь. Делалось родною лава на западном бремсберге. Куда - то в прошлое исчезли сельские дни, вечера в сельбуде.

И вставали шахтерские дни по - новому, ярче горела лампочка и в ее свете вырисовывалось лицо откатчицы Шуры. Она приходит к ним в казарму, ругала за грязь, а иногда играла с ним в шашки, Степа тогда нервничал... Однажды со злости перевернул доску. Может и теперь за это сердится. Успокаивал себя этой мыслью, а мысли текли потихоньку, ровно, как степная речка в далекой, уже полузабытой Первомайщине.

В казарме стояла тишина. Грохот разбудил и прочь прогнал дрему. В проходе между кроватями возился подле своего сундучка Давыд.

- Эй ты, все дело испортишь, - шипел чей - то голос. Ванька сразу узнал по голосу задорного Гришку. Он стоял с сундучком в руках.

- Куда это вы, ребята? Ночь на дворе.

- Тебе какое дело, за собой гляди, - Гришка толкнул Давыда. - Скорей, стерва.

У Ваньки сразу мелькнула мысль: бегут. И не в силах себя сдержать, он крикнул.'

- Не бежать ли, голубчики, задумали?

Давыд вскинул себе на плечи сундучок и ребята в Спецовках тронулись к дверям.

- Стой! - во все горло крикнул Ванька. - А комсомол как же?

Казарма вскочила на ноги. Кое - кто испуганно озирался по углам, глазами разыскивая, где дерутся. Раньше мобилизованные, уже бывшие свидетелями таких «историй», подскочили к дверям и встали живой стеной. Остальные кольцом обступили Гришку и Давыда, от неожиданности растерявшихся и не знавших, куда деваться. Гришка через минуту овладел собой и, смело подняв голову, посмотрел на ребят. Давыд, хмуро глядя в землю, процедил.

- Пустите, ребята, разве мы первые?

Ванька искал глазами и Степу. Пусть бы начал... хорошо, гад говорит!

И стеной стояли вокруг этих двух комсомольцы и батраки. Видел Ванька полные гнева и презрения взгляды, от которых прятал глаза Давыд, только Гришка задорно отвечал блеском своих черных глаз. Ванька решил начать ласково:

- Ребята, ведь вы комсомольцы, кто вас обидел? Побили может? - он захлебывался словами, спешил. А мысли, как на зло, бурились вагончиком на склоне. - Или десятник там того?.. А может денег нет? Так мы на месте. Тройка уладит утром.