В конце прошлого года мне довелось побывать в ФРГ, и там я услышал трагическую историю: одна немецкая семья выехала из Советского Союза, в семье был мальчик, подросток, который родился, вырос и выучился у нас. Этот мальчик, привыкший к нашей жизни и как бы с корнем вырванный родителями из советской почвы, не смог жить в совершенно иных условиях – он покончил жизнь самоубийством. Трагический этот факт свидетельствует: уже сама атмосфера наша, сами отношения, тот дух коллективизма, который выработан страной и часто даже не замечаем – именно в силу его естественности, – живителен, жизнен, необходим.

Однако мало уповать только на это.

Дух и атмосфера не рождаются сами по себе, они есть следствие правил, выработанных в веках народной моралью и входящих в нерасторжимый сплав с высшими критериями коммунистической нравственности. Фиксатором, пропагандистом, проповедником этих правил являются литература и искусство, особенно посвященные юным. Но здесь множество нереализованных возможностей, особенно когда мы говорим о воспитании нравственности! Ребенку нужен свод первичных правил жизни, высказанных в ненавязчивой форме. Ведь нравственность не есть нечто вообще, неясно-неопределенное, красиво-возвышенное, благородно-хорошее. Она, вероятно, легко расчленима, особенно если размышлять об этой категории применительно к малым людям.

С грустью и сожалением приходится наблюдать, что не только подростки. но и самые малые дети часто душевно неграмотны, бывают жестоки, эгоистичны, бесчувственны, равнодушны к самым близким людям, страдают мимикрией многих и многих нравственных понятий. Во множестве случаев они не виноваты в этом. Точнее, виноваты не только они. В школе об этом говорят мало, дома совсем не говорят, на улице можно скорее получить иные знания и примеры. И вот уже общее отходит на второй план перед личным, рушится товарищество, растет эгоцентризм, цинизм.

Вообще, мне кажется, в борьбе за знания – а уровень знаний поднимается все выше и выше – происходят значительные издержки. Заботясь о знаниях, мы ставим воспитание чувств на второе место. Но что стоит бесчувственный знаток? Разве это наш идеал – бессердечный специалист? Умник без души? Прагматик без доброты?

В пионерской дружине, в комсомольской группе ребята могут деятельно трудиться, выясняя, скажем, где живут ветераны войны и труда и чем они прославились. Но вот за что и при каких обстоятельствах получил боевой орден собственный дед – хоть убей, не знают. Начнешь стыдить – стыдятся. Спрашиваешь, почему сами-то спросить не догадались, – пожимают плечами. Но ежели это пожимание плечами перевести на язык истины, я думаю, перевод будет такой: слишком близко.

Слишком близко! Не печально ли это, не грустно ли, не страшно ли в конце концов?! Мы забываем говорить о тесности семейных уз, мы сплошь и рядом видим, как юные люди с зевотой разглядывают семейные альбомы, еще узнавая дедов и бабок, а уж о других поколениях не ведая ничего и не интересуясь ими абсолютно. Мы говорим о традициях – революционных, боевых, трудовых, и это благородно, правильно, воспитательно, но почему-то забываем при этом о традициях семейных. А ведь зная эти традиции, испытывая к ним живой интерес, и можно воспитать детей в революционном, боевом и трудовом духе, причем не менее предметно и точно, чем в наших замечательных общественных походах и поисках. По-моему, очень важно, чтобы в квартирах советских людей появились на стенах портреты, может быть, и не очень знаменитых, но оттого не менее дорогих пращуров – рабочих, крестьян, солдат, – присутствие которых в комнате может не только облагородить поведение молодых, но внушить им ту простую истину, что не с них, нет, не с них начинается мир, а они должны быть достойными продолжателями тех, кто был перед ними. Хороший способ и усовестить и облагородить личность!

Я с большим уважением отношусь к литературе и к тем деятелям литературы, которые воспитывают у читателя любовь к животным. Существует даже такая формула: воспитание любви к нашим бессловесным младшим собратьям по земле есть воспитание гуманизма и доброты. Согласен. Но вот свидетелем какого факта мне довелось оказаться. На площади, зимой, лежал человек. Рядом мальчик-акселерат, ростом под метр восемьдесят, прогуливал собачку. Собачка рвалась к лежащему человеку – обнюхать, а мальчик оттягивал ее к себе. Потом, когда лежащего подняли, оказалось: у него сердечный приступ. Вызвали «Скорую», увезли. Я спросил мальчика, почему же он не подошел. Акселерат ответил: думал, лежит пьяный.

Конечно, пьяный вызывает неприязнь. Особенно если валяется. Но если валяется на снегу живой человек, даже пьяный, может, все-таки стоит что-то предпринять?

Разговаривая со мной, мальчик-акселерат взял собачку на руки, гладил ее, трепал, потом сунул за пазуху, благо собачка была маленькая. Любит свою собачку и равнодушен к чужому человеку. С тех пор я все думаю: почему же любовь к собаке, младшему, бессловесному брату, которая у мальчика, как говорится, в наличии, не воспитала в нем все-таки гуманизма? Не происходит ли у нас некоторая переакцентировка гуманизма с человека на животных? Ведь даже самой доброй и самой умной собаке невозможно передоверить воспитание человека. Человека должен воспитывать человек. Но мне приходилось быть свидетелем печального: купили родители ребенку собаку и успокоились. Решили проблему.

Думая о детях, о воспитании их в завтрашних работников нашей жизни, нельзя исходить из ложной концепции: им рано это, им этого нельзя. Кто сказал, что дошкольник лучше поймет правила человеческого общежития по примерам из жизни кузнечиков, жучков и паучков? А тенденция к искусственной инфантилизации детей, тенденция к консервации их в так называемых детских проблемах есть, существует.

Отнюдь не возражая, не сопротивляясь и, напротив, всячески приветствуя огромный пласт детской литературы, посвященный животным, любви к ним. хочу все же сегодня поратовать за увеличение в детской литературе пласта, посвященного человеческим взаимоотношениям, воспитанию любви, справедливости, чести и честности и иных важных категорий. Нужен, очень нужен дождь тонких цветных книжек для детей – про детей и взрослых, но не на уровне двух притопов, трех прихлопов, а на уровне блистательно-высокого разговора о важных кирпичиках нравственного фундамента человеческих отношений. Как, к примеру, сделал это Виктор Астафьев в своих первых, самых детских повестях о бабушке из его книги «Последний поклон».

Детство прекрасно, я против, искусственного старения детей. Но как все в нашем мире, оно должно быть гармоничным. Нельзя лишать детство разговора о серьезных проблемах, с которыми ребенок сталкивается, не дожидаясь отрочества. Нельзя убеждать маленьких людей, что жизнь напоминает розовое облако из взбитых сливок. Нельзя, рассказывая им о великом, забывать о малом, о таком, к примеру, как доброжелательность, как сострадание, как человеческая надежность. Для литературы, кинематографа. театра, телевидения здесь разливанное море забот и дел.

Мы. взрослые, в ответе за наших ребят. И не только за то, кем они станут – рабочими или академиками, трактористами или художниками. А прежде всего за то, какими будут людьми – соучастливыми или равнодушными? Какими будут мужьями и женами? Какими отцами и матерями?

У них все впереди, у наших ребят, но все не за горами.

Сами они не всегда чувствуют неумолимость бега времени. Они порой думают, что еще успеется, что спешить некуда. Верно, успеется. Но спешить надо. Человек становится человеком не там, в будущем. Он становится человеком сейчас, в ту минуту, которой он живет. Человек становится личностью в детстве, в отрочестве, в юности.

Помочь начинающему жить как можно раньше, понять эту простую и сложную истину можно, только взявшись за руки.

Школе, комсомолу, общественности, литературе, искусству.

Учителю, предколхоза, академику, отцу, матери, брату, сестре, дяде.

Всем нам.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.