На Денику

Эх, не догадался Лось и протрафил дело: в Ревкоме сидел Денис да Петро (братья), да два морячка (как известно, тоже братья). Это - Ревком.

Пока гайдамак каялся и клялся, а Лось его допрашивал, Денис маузер снял и оглядывал его, как молодой отец новорожденного сына, - дескать:

- Чучело ты мое распрекрасное! Как это ты на свет родилось! Ну, где же было такому ребеночку с отцовских рук, да в отчимовские (т. е. Посевы) перейти.

Гайдамаку, как покаявшемуся, сунули Денисов наган вместо маузера, и отправили в батальон. Не пропадать парню. Да еще такому смельчаку: вчера был гайдамаком, а сегодня объявляет себя красным и ходит по белу свету, как ни в чем не бывало, - не боится ни тучи, ни хмар.

- По дурости и классовой бессознательности... Катись и будь верен революции!

Потрепал Антон его ласково по плечу и вырастил этою красною своею рукою над гайдамаком красные крылья.

Лось взъерепенился:

- Я нашел человека, и маузер мой, как я военком, при том же...

- Что ж, что ты военком? Тебе значит барахло собирать? А мы - Ревком, и наше дело активное, боевое. Поэтому иди и делай свое дело.

Запомнил Лось маузеровскую неудачу. Помстился над гайдамаком: мучил его, мучил в батальоне всякими опросами да расспросами, пока тот не выехал в действующую. В три дня довел и - слава военкому.

А Дениса тоже кусал долго и в хвост и в гриву... Следил, прищурясь, из своего военкомовского окошка за всеми уличными действиями Дениса: на каком тот коне ездит по городу и почему не ходит пешком.

- Коня люблю, - отрезал Денис, - и революция - дело спешное, а не пешее. А ты сиди и занимайся канцелярскими делами, капитанское твое...

И девять месяцев Лось на все проходящие вооруженные бока щурился, не заболтается ли еще маузер на его счастье при боку. Только нет. Редкостная вещь - вся в боях ушла!

Так вот и ходил теперь Лось по конюшне... и плевался на пустые станки...

- А какие кони были!

- Все перевелось, Лось! - казалось, говорил ему с седла ускакавший впереди своей пыльной чубатой сотни Денис...

Шумит - гудит конец Городни.

Музыка из парикмахерских, с рекламными шевелюрами в витринах, «яблочко» раскатывает, а Черноус на коне, на таком коне, с которого воробья поймать можно, речь говорит. Да еще на стременах привстает, как будто наглядно хочет выказать высоту своего буйного революционного сердца. И махнув рукой на музыкантов, в азарте не замечающих его намерения, он держит речь.

- В ухо его блоха влезла и сделала его сумасшедшим... - говорят про него в оркестре.

- Това - а - а - рищи! - кричит Черноус. - Вот отправляем Дениса с партизанами всего рабочего класса на сломанный неприятелем вчерашней ночью фронт. И думаем, что не сдаст он наших местностей под копыта контрреволюционной гидры, не придти сюда белым... Надежда на то, что мощным ударом главной конницы своей выгонит он белых за перейденный ими Мокошинский мост... Мы останемся здесь, чтоб...