I

Если Тихон Вагинов колесил по городской набережной, значит «Альбатрос» стоял на рейде, и обратно, если лесовоз в восемь тысяч индикаторных сил дымил всеми четырьмя трубами, посыпая пеплом широкие двухскатные волны Двины, то это означало, что молодой, едва оперившийся штурвальный Тихон Вагинов петлял в городских переулках. Это было признано всей командой судна, и было незыблемо в течение двух навигаций. В течение двух навигаций молодой штурвальный сохранял беспечность и заразительный задор. Не было парня в команде артельное и веселее его. Это тоже было узаконено и не оспаривалось никем. И это добродушное уважение старших давало известное равновесие, давало право на покровительственные иногда жесты. Широко и ласково смотрел Тихон Вагинов на всю жизнь. И шел он в жизни верной дорогой, как - будто не человек шел, а судно, ведомое огнями бакенов в устье полнозвучной, спокойной и мощной реки. И легко, легко сердцу, и душе радостно.

Да и как же иначе?.. Каким и быть человеку, если не простым, сильным и смелым, обветренным и компанейским, если двадцать пятая весна висит над головой, как большая светлая капля талой СОДЫ на краю карниза. Весь мир отражается в капле, такой близкий, теплый и голубой, что хочется тронуть его губой, слегка задеть юношеским, неверным еще пухом.

За последние два года привыкли ребята с «Альбатроса» все дела земного пребывания своего во время редких рейдовых стоянок вверять Тихону Вагинову. Он - то уж заставит ноги поразмяться. Он непременно найдет новое, занятное чем потешить ребят и свою славу заводилы упрочить. И не только людям, всему «Альбатросу» легко жилось с молодым, белобрысым штурвальным. Во всем корпусе, во всей оснастке, даже в стертом подошвами трапе, был что - то легкое, стройное, какая - то особая, молодая осанка. И лучшего имени, чем «Альбатрос», нипочем нельзя было придумать.

II

Когда привыкает глаз, руки и ноги, когда привыкает все тело со всеми своими частицами ощущать окружающее вот так, именно так, а не иначе, и вдруг, когда маленький штрих всей удобной, знакомой обстановки нарушен, то человеку все вещи кажутся иными, потерявшими старый свой цвет и запах, какими - то не теми, потускневшими лишь оттого, что не хватает какой - нибудь скамейки или горшка астр на вот этом самом окне. И весь мир на мгновение становится другим, к которому надо привыкать сначала. И почему - то человеку делается грустно. Удивление проходит. Остается досадная грусть, неуловимая обида. И часто бродит человек из угла в угол, не ведая, куда сесть, за что приняться.

Так было и с командой «Альбатроса» в памятный июнь прошлого лета.

III

Взбивая пену винтами, баламутя все устье Двины, оглашая берега колоратурой сирены, «Альбатрос» замедлил в виду пристаней и бросил якоря на самом - фарватере.

После уборки, смены вахт и других необходимых вещей молодежь, вымытая, побритая, в парадной выходной форме, толпилась на кубрике, перебирая ногами. Вагинова среди них не было. Выждав немного, двое парней пошли в каюту. Пошли и замерли в дверях. Полулежа на койке, Тихон смотрел в иллюминатор, в противоположную от города сторону. Смотрел и чуть слышно насвистывал. Был он причесан и выбрит и в «береговом» облачении. Но во всей слегка сутулой фигуре была какая - то грусть и как - то острее торчали плечи и локти.

- Тихон, айда. Ребятки ждут.

Вагинов обернулся и невидящими глазами уперся в ребят.

- Брось, Тиша, все в сборе. Ну, айда, что ли? Тихон поморгал, сел прямее и с трудом выдавил:

- Кройте сами.

- А ты как же?

- А так вот.

- Остаешься?

- Остаюсь.

- Совсем?

- А катитесь вы!...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.