Под теплым ее животом.

«Ласкала, причесывая языком...» Не прилизывая, не приглаживая – причесывая... Не обсушивала – прихорашивала.

А как мягко, любовно: «Струился снежок подталый...» Не снег – снежок: намело его в закут совсем немного. Снег там, за стенкой, во дворе, на улице...

«А вечером...» Уже первые слова строфы рождают беспокойство, тревогу. До вечера все было хорошо, а вот вечером... Что-то должно случиться! Ведь недобрые дела чаще всего совершаются тайком, украдкой, под покровом темноты – вечером, ночью...

А вечером, когда куры

Обсиживают шесток,

Вышел хозяин хмурый,

Семерых всех поклал в мешок.

«Хозяин хмурый...» Вообще он – недобрый человек? Или хмур оттого; что обстоятельства заставляют его причинить зло собаке и щенятам? («Не всяк знает, кто часом лих» – есть русская поговорка.) Скорее всего – дело в обстоятельствах.

Вспомним, с каким чувством расставался со своей любимицей тургеневский глухонемой дворник: «Наконец Герасим выпрямился, поспешно, с каким-то болезненным озлоблением на лице, опутал веревкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел ее на шею Муму, поднял ее над рекой, в последний раз посмотрел на нее...» (Подчеркнуто мною. – С. К.)

Герасим озлоблен на сумасбродную старуху помещицу и ее туповатого дворецкого: гибель Муму на их совести...

Можно думать, что и хозяин в есенинском стихотворении вынужден творить зло вопреки своему чувству к щенятам. И потому он «хмурый». И потому хочет скорее завершить черное дело: «Семерых всех поклал в мешок». Стих как бы передает резкие, торопливые, нервные движения человека (в отличие от последних строк во всех других строфах – здесь четыре ударения вместо трех).

«Поклал...» Живых, маленьких, согретых телом матери, не положил – поклал, как чурки, в мешок. И понес его быстро, не останавливаясь...

По сугробам она бежала,

Поспевая за ним бежать...

Хозяин шел широким шагом (собака «бежала»!) к речке или озеру, еще не затянутым льдом; по сугробам шел туда, куда за водой не ходят, к отдаленному, скрытому от людских глаз месту...

Сам драматический момент гибели щенят поэт оставил за пределами стихотворения. Трагедия передана одной выразительной деталью:

И так долго, долго дрожала Воды незамерзшей гладь.

Это как бы внутренним взором видит автор. Но может видеть и собака. А может быть, хозяин не торопился уйти от места, где ему пришлось, как говорили в старину, взять грех на душу? Ведь и тургеневский Герасим после гибели Муму смотрел, как «далеко назади к берегу разбегались какие-то широкие крути».

Домой человек шел, наверно, медленно, тяжело.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.