Бинго

Первым рванулся из рва через бруствер Бинго. За ним выскочили и побежали слева и справа черный пудель Джек и Руслан, рослая светлая немецкая овчарка в наморднике, чтобы не лаяла.

Бинго сначала бежал, скрытый кукурузой, наметом, а потом пополз, виляя обрубком хвоста, взвизгивая и скуля. Он готов был в любой момент отдать жизнь за Хозяина, но в те последние мгновения перед встречей с танком он думал не о долге и подвиге, а о дымящейся паром, благоухающей похлебке. А скулил, повизгивал и дрожал он оттого, что чуял неладное, чуял неотвратимую и непонятную опасность впереди. Его пугал натужный, утробный рев стальных чудовищ, их непривычный запах, стремительный ход. И все же, гонимый голодом, он полз вперед на рев и лязг моторов, на мелькающий впереди, за кукурузой, могучий скошенный и граненый лоб танка, на щели гневно суженных глаз-амбразур, на хобот орудия. Его тревожил вид сизо-зеленых солдат, облепивших темно-серую броню, прошитую клепкой.

А сзади подгонял его истошный, рвущий сердце голос Хозяина:

– Вперед! Вперед!..

Раскачиваясь и ныряя, подминая под себя волны желто-зеленой кукурузы, танк неуклонно надвигался, рос на глазах, заслоняя небо. В открытой башне горделиво стоял в черной пилотке с серебряным черепом командир танка, надменный берлинец, член НСКК – национал-социалистского моторизованного корпуса. Он брезгливо грыз бледно-зеленый кукурузный початок. Прямоугольный люк водителя под ним тоже был распахнут, и там торчала золотисто-светлая голова без пилотки. От блестящих, сверкающих на солнце отполированных траков отваливались куски чернозема.

Третья берлинская танковая дивизия «Медведь» еще не знала поражений.

«Панцерштрекен» – танковые удары Гудериана и Моделя – были ужасны и беспощадны. Гусеницы бронированных колесниц с буквой «G» уже подмяли под себя пестрые флаги едва ли не всех европейских государств.

Бинго оглянулся, но не увидел Хозяина. Так ли все он делает? Нет ли в его действиях какой-нибудь губительной ошибки? Доволен ли им Хозяин?

За спиной сомкнулась и недвижно стояла сплошная стена кукурузы. За ней пропал, совсем исчез Хозяин. До Бинго уже не доносился его обожаемый голос. Голос, который он выделял и отличал среди всех людских голосов на земле.

– О-о! – удивленно воскликнул командир танка, вдруг увидев показавшуюся из кукурузника собаку. – Наш пес – ризен-шнауцер! Но что это у него на спине?..

Замерев душой, Бинго нырнул под приподнятое стальное клепаное брюхо танка.

Он не услышал грома взрыва. Он увидел только мгновенную, ослепительную, испепеляющую вспышку. Его горячее, любящее, преданное человеку сердце разорвалось, словно противотанковая граната, без остатка, обгоняя боль и мысль, молнией канув в смертный мрак. Разверзлась с адским треском земля, сдетонировал боезапас в танке, все провалилось в небытие... Командира танка вышвырнуло из башни уже мертвого, с початком глуховской кукурузы в руке...

– Есть один! – крикнул в. эскарпе Косых. – Бей гадов!..

Он схватил с бруствера две бутылки КС, сунул их Хруцкому, две оставил себе, заорал в диком азарте:

– Вперед! Покажем и мы себя!.. Не дрейфь, интеллигенция! Пулеметчик броневика подбил черного пуделя Джека в десяти метрах от

командирской машины. Джек взвился и, решив, что его ужалил бич дрессировщика, с визгом вскочил на задние лапы и пошел на двух ногах к броневику. Вокруг него свистели пули, а он, почуяв боль в задней ноге, пошел дальше на передних лапах, быть может, принимая грохот стрельбы за бурные аплодисменты в цирке. Его почти перерезала пополам автоматная очередь трассирующих пуль. Он упал и еще с десяток секунд жил, глядя с тоской и горьким недоумением на стрелявших в него людей.

Немецкая овчарка Руслан, тоже встреченная градом пуль и ревущим пламенем огнемета, поджала хвост и шмыгнула в кукурузные дебри, скрылась с глаз долой.

– Руслан! Руслан! – раздался исступленный голос.

И из кукурузы, спотыкаясь, вышел, низко согнувшись, ефрейтор Хруцкий с темно-зелеными бутылками в руках. Форма пятнисто потемнела от еще не просохшей в кукурузнике обильной росы. Словно завороженный, смотрел он на огромный танк, на черный крест с белыми обводами, на непонятный ему знак на броне – щит и на щите вздыбленный медведь с грозно поднятыми лапами.

Его тут же заметили. Стальные косы пулеметных и автоматных очередей прошлись по кукурузе. Он бросился наземь, но одна пуля угодила в бутылку, она звонко лопнула, вспыхнула. У Хруцкого факелами вспыхнули руки. Он бежал, а руки горели, и всюду густо гудели, жужжали пули. Он хлопал себя по груди, по бедрам, пытаясь сбить адское пламя, и на нем загорелась одежда, и фосфор прожигал тело.