Дудак – полтора Захара

Надоело мне, понаскучило.

Понаскучило на часах стоять,

На часах стоять, караул держать...»

Подождать, пока стихнут земляки, и издалека, будто голос ветром занесло, завести душевный запев:

«Ой, вы други мои, вы товарищи,

Вы ль орлы мои сизокрылые...»

Поднять песню до самых стожар, чтобы звенела она серебристыми колокольцами до любезной Тверской губернии, до деревни Никитовки.

«Вы ль орлы мои сизокрылые,

Сокола ль мои поднебесные...»

«Хорошо поют, сукины коты» - думает дядько Дудак и - сам мурлычет в лад песне:

«Кто из вас, сокола, на Кубань летал?

На Куме, на реке, лебедей видал?..»

Мурлычет Дудак и глядит на дружков в сердечной* истоме.

«Эх, и крылышки у вас связаны.

Что и пыльные дорожки позаказаны...»

... Всех пятерых к орденам представить: Мазурка - пулеметчика за то, за се. За то, что выперся один - на - один с Максимкой вперед цепи, откуда повидней. С одной ленты срезал передние белые цепи. А когда получилась неустойка, когда окружили его гривастые кони татар, сунул Мазурок сипящую Лемановскую гранату в пулеметный короб и самана него плашмя лег. Не его беда, что сдала гранатка и не разорвалась и, что связали его, Мазурка, по белым рукам.

Турбу - матросика бестолкового, Савельева - командирского ординарца, Бубликова - с тяжелой рукой и крепким басом, - за разные боевые штучки на потеху бойцам. И даже Семыкина Петьку, что жарит теперь на раскаленной печке вшей, а в бою зарубил насмерть белого полковника и адъютанта его зарубил.

Всех бы к ордену. Только его, Дудака, старую крысу, привязать за что - иное к тачанке и гнать в карьер вдоль и поперек, пока что - иное не оторвется. Мало расстрелять Дудака. Куда глядели в бою черные очи? Куда косились сивые усы, когда вырвался третий эскадрон из цепи и повернул назад, унося ноги от убитого командира, когда чертова пехота на правом фланге покидала трусливые винтовки, когда батальонный командир зашатался, ровно на свадьбе от не в меру выпитой самогонки, и скосился в снег?..

Эх, распахали тую пашенку

Не плугами да не сохами.