– Всю ноченьку прокоротал. Когда ж, думаю, наконец, появится? А ты, видишь, под самое утро нагрянул. Нехорошо, Вельяшев. Ведь я из-за тебя, почитай, всю ночь мерз.
– Дело, что ль, какое? – спросил Вельяшев. Его голос на утреннем воздухе надламывался и крошился.
– А как же? – сказал Канеев, с любопытством разглядывая стоящего перед ним человека. – Когда вот так ждут, то непременно по делу.
– По вчерашнему?
– По нему самому.
– Ясненько... Только сразу скажу, я ни в чем не виноват!
– Хорошенькое дело! – удивился Канеев. – Кокнул человека, и он же – не виноват. Странные у тебя рассуждения. Ей-богу, странные.
– Он сам ко мне первьгй полез, – с неожиданной озлобленностью произнес Вельяшев. – Не полез бы, может, ничего и не было бы.
– Эх, Вельяшев, Вельяшев! Постыдился бы такое говорить. Ведь Охрименко, прораб-то ваш, к тебе с чем подошел? Брось, говорит, Вельяшев, пить, вносить в коллектив смуту. Опять же о себе подумай. Живешь так, что, как говорится, ни себе, ни людям радости. По-доброму он тебе это сказал, как старший товарищ, как, наконец, твой начальник. Тебе бы прислушаться к его словам, намотать их на свой ус, а ты пьяный подкараулил его вечером – да ножом! Или не так было?
– А лаялся зачем? Такого матюка загнул, что у меня в глазах помутилось – уже и не соображал, что делал...
– Экий ты чувствительный, – заметил Канеев. – Ну, и что с того, что он сказал слово покрепче? За это надо ножом, так, что ли? Сам-то ты в разговоре не больно выбираешь слова. Ребята показывают, что начал он разговаривать с тобой тихо-мирно. А уж когда ты обложил его трехэтажным, тут и он не сдержался.
– Он не сдержался, я не сдержался, – мрачно сказал Вельяшев. – Вот и вышла... неприятность.
– Сколько я тебя знаю – только и приходится дело иметь с твоими... «неприятностями».
Они в самом деле были давними знакомцами. В свое время Канеев, после армии только-только поступивший на работу в милицию, в один из ночных обходов услышал странные шумы из деревянного продуктового ларька, в котором в такой поздний час по всем статьям не должно было никого находиться. Заинтересованный этим, он обошел ларек и обнаружил сзади открытую дверь со взломанным замком. А ещё через несколько мгновений он извлек из ларька отчаянно брыкающееся белобрысое существо – вот этого самого Борьку Вельяшева, которому в ту пору было чуть больше тринадцати лет. Фамилия Вельяшева была в округе хорошо известна – по его отцу, отчаянному пьянчуге, кончившему тем, что от безмерного потребления спиртного внутри его загорелся какой-то «огонь», и умер он в одночасье, весь почернев, как обугленный сучок. Отец пил, но никогда не замечался в нечистых делах. Сын нее с успехом совмещал и то и другое. Причем судьба постоянно сталкивала его вот с этим, теперь уже пожилым человеком в старой милицейской шинели и фуражке, сидевшей на голове совсем не по-боевому. Канеев «воевал» с ним в бытность свою участковым. Но путного из этого ничего не вышло – дело кончилось отсидкой Вельяшева. За хорошее поведение – ведь может же, оказывается, вести себя нормально – вернулся до срока, да только двух недель не погулял на свободе – ввязался в пьяную историю и снова угодил на скамью подсудимых. Потом Канеев перешел работать в уголовный розыск. И одним из первых дел, которыми ему пришлось заниматься, был розыск Вельяшева, успевшего уже сбежать из колонии. Поймали его только через два месяца, водворили обратно в колонию с соответствующей прибавкой за побег, и теперь он безо всяких амнистий и послаблений отбыл наказание до конца. И не куда-нибудь после этого подался, а опять в родные места. Как-то встретил его Канеев после этого – постаревшего, начинающего лысеть, словом, изрядно помятого жизнью, – спросил: «Как думаешь жить дальше?» Вельяшев тогда ответил, что надоела ему вся его предыдущая разгульная жизнь, в которой не было ни света, ни радости; решил прочно осесть на месте, мать-старуху, которая выплакала по нему все глаза, утешить в конце жизни и вообще жить, как все люди. Попросил с работой помочь. Канеев устроил его в совхоз. Пить Вельяшев продолжал, но уже не в той мере, как было раньше, – ребята его там крепко поприжали. Работал в общем-то неплохо, и уже была надежда, что действительно взялся за ум человек, как вдруг – эта история с прорабом, странная, дикая, которой трудно найти объяснение...
Вельяшев, весь как-то съежившись, стоял перед Канеевым; на его лице была написана тоска.
– Что делать-то со мной собираешься? – глухо спросил он.
– Я – ничего, – ответил Канеев. – Вот отведу тебя куда следует, разберемся во всем, а уж там суд решит, как с тобой поступить.
Канеев снова занялся своей рацией. Может, на этот раз повезет? Надо хоть известить ребят, чтобы не дежурили понапрасну. Сухой прерывистый треск вырвался из плоской коробки. То же самое... Проклятые горы! Тогда он, ни на что не надеясь, несколько раз проговорил в микрофон условленную фразу, означавшую, что объект задержан, после этого застегнул футляр и решительно повернулся к Вельяшеву:
– Пошли!
– Куда?
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.