Нет, ну, скажите: неужели можно было не набирать восьмой? Неужели таких, как Колотев, оставлять без образования?

И в какой-то момент ко мне пришла разгадка. Во всяком случае, так я почувствовал.

Я все никак не мог понять и объяснить себе это безграничное и доброе учительское долготерпение, в равной степени свойственное четырнадцати женщинам. Не мог добраться до истоков того, что помогает им пережить, простить своим настоящим и будущим ученикам все их прегрешения, глупости, дерзости. Как можно, не знал я, выкладываться на уроках, когда у многих в классе вид – я, мол, вам своим посещением одолжение делаю, это образование не мне, а вам нужно. Ведь не дети в классе, не ведающие, что творят! Как можно будто и не замечать равнодушия ко всем своим стараниям? Не бояться его, не злиться на него?

Так вот, я вдруг понял, что они – учительницы, женщины, матери – за каждым своим учеником видят и до боли ощущают неблагополучие. И сострадают ему. И из него их силы и терпение.

— Ах, Тамара Александровна, и все-то вы недовольны, хотя у нас уже, похоже, государственный план отошел на второе место, на первом – шестая вечерняя школа. А ведь мы все-таки предприятие, а не учебное заведение. – Владимир Яковлевич Даниличенко, заместитель начальника отдела кадров КСРЗ, заместитель председателя заводского совета содействия школе, подполковник-артиллерист в отставке, смотрел вроде бы без улыбки, а глаз его за стеклами очков было не разглядеть.

— Преувеличиваете, Владимир Яковлевич.

— Ничуть, – спокойно и безмятежно возразил Даниличенко. – Только вчера догоняет меня Шаранда, начальник четвертого цеха, запыхался весь: «Владимир Яковлевич, выручай! Помоги Князева от занятий освободить. Судно ночью пришло, срочный ремонт, а у него льготный день завтра. Не могу же я ему приказать: не ходи в школу...»

У школы были с ним самые лучшие отношения. Все дела Даниличенко вел по-военному четко и строго. Реагировал на инциденты оперативно. Прекрасно понимал, что учиться и работать нелегко, что у всех учеников порой наступает период усталости и расслабленности, и важно уловить такой момент, не запустить, «дать импульс», как он говорил.

— А ведь скоро, Тамара Александровна, мы с вами, пожалуй, совсем редко будем встречаться.

— Почему же, Владимир Яковлевич?

— Ну, а посудите. Молодых рабочих до тридцати у нас...

— 350 человек.

— Все-то вы знаете. Из них среднего образования не имеют... – сделал паузу Даниличенко. – Не хотите больше помогать? Не имеют 45 человек. Из них учатся, как вы знаете, 40. Запас у нас – пятеро.

— Да нет, Владимир Яковлевич, так просто мы с вами не расстанемся. Во-первых, неизвестно, когда мы всех, кто учится, доведем до конца. Ведь сами знаете – бросают...

— А мы их импульсами, импульсами активизируем.

— Во-вторых, к этим пятерым в любой момент еще прибавятся наши кадры. В-третьих, тридцать лет для нас теперь не препятствие, мы всем рады. А самое главное – вы сами не хотите, чтобы мы побыстрее всем вашим образование дали.

— Вот как? – вежливо удивился Даниличенко. И как-то посерьезнел, как-то отодвинулся весь. Он знал, о чем речь.

— Ведь мы же никак не можем убедить вас включить в условия соцсоревнования пункт «Успехи в учебе и посещаемость».

— К производству это прямого отношения не имеет. А социалистическое соревнование – вещь серьезная.

— Но ведь на ЦБЗ включили. И никому это не мешает, только помогает работать с учениками.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.