Эти домики резные!

Пока автобус шел по улице Кирова, я всю шею себе отвертел: такие чудо-домики стояли по сторонам дороги! Маленькие, крепкие, коренастые, с глазами белых распахнутых ставен. А ведь это одна из центральных улиц Городца. На окраине же, в узких переулках, – совсем старинные, вросшие в землю избушки. Вросшие отнюдь не в переносном смысле: в переулке Валовом дома стоят в аккуратных квадратных углублениях, как деревья на асфальтовых тротуарах. Рядом – знаменитый Городецкий вал, поросший соснами, тоже наполовину ушедший в землю. На его спину вскарабкались заборы, по нему спокойно гуляют и даже ездят – и все-таки он грозный по-прежнему.

Этот город – как музей. Дома, улицы, овраги, словно не тронутые временем, – его экспонаты. У каждого наличника – своя резьба, почти у каждой улицы – своя история.

Здесь, в Городце, возвращаясь из Золотой Орды, умер Александр Невский. Улица его имени прежде называлась Ворыхановская. На ней, по преданию, жили воры-ханы – баскаки, собиравшие дань. На этой улице стоит деревянный двухэтажный дом с высоким крыльцом. Год назад над этим крыльцом висела яркая надпись: «Фабрика «Городецкая роспись».

Аристарх Евстафьевич

По крутой лестнице можно было подняться на второй этаж, открыть дверь маленькой комнатки и увидеть хозяина – невысокого грузного человека в очках, под которыми прищуренные глаза смотрят внимательно и приветливо. Это главный художник фабрики Аристарх Евстафьевич Коновалов. С его именем самым тесным образом связана история возрождения городецких промыслов.

К 1925 году росписи в Городце практически не стало. Изредка на базарах еще можно было встретить бородатого старика в черном дубленом полушубке, держащего в руке яркие, но никому теперь не нужные донца. Кончалось время прялок, и донца прялок – основной продукт городецкого промысла – валялись по чердакам, кое-кто ладил к ним черенки: сойдет вместо деревянной лопаты – снег разгребать.

В 1935 году семеро старых мастеров – «последние из могикан» – объединились и в доме мастера Лебедева создали свой цех. Взяли учеников. Учиться к Лебедеву пришел молодой тогда Аристарх Коновалов. Сейчас он единственный из тех, кто принял эстафету промысла, что называется, из первых рук.

– Дед мой красил стульчики детские, коляски. Еще в тридцать

третьем году мы с дядей нашли на чердаке эти стульчики, возили их в

Балахну продавать, – вспоминает Коновалов.

После войны Аристарх Евстафьевич развивает бурную деятельность: создает в селе Курцеве, на древней родине промысла, новую артель, посылает сувениры на конкурсы, выступает везде, где только можно, бьет во все колокола: промысел должен жить!

– И вот в 1957 году меня вызывают в Горький: хочешь восстановить роспись – набирай учеников и поезжай к хохломичам в Семенов, в профтехучилище. За опытом.

Через два года вернулся Коновалов со своими учениками из Семенова.

1959 год и нужно считать годом второго рождения Городецкой росписи, уже не на кустарной, а на промышленной основе.

«Хохлома» и «городец»

Некоторые мастерицы художественного цеха сидят по-хохломски – боком к столу, расписывают ложки на колене.

– Это хохломички, – смеется Аристарх Евстафьевич, – никак не переучатся. Летом все коленки себе красками распишут.

– Тянет руку на «криуль»-то? – спрашиваю Евдокию Ивановну Власову. Та отрицательно качает головой.

– Нет, отвыкла уже.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.