Кондуктор, пытаясь остановиться, проехал метра два по палубе и в ответ на немой вопрос капитана сумел только бессильно развести руками. Капитан вновь перевел взгляд на барахтавшихся поросят. На их гладких боках свежей масляной краской было выведено: «Клемансо» и «Пишон».
– Канальи, – проскрежетал капитан и, круто повернувшись, зашагал к своей каюте.
...Утром 6 апреля крейсер «Вальдек-Руссо» бросил якорь на одесском рейде. Море было спокойным, и это особенно подчеркивало картину беспорядка и паники, царившей на берегу. Окуляры адмиральского бинокля, скользя по пристани, выхватывали немые сцены, каких не увидишь в кинематографе братьев Люмьер, беззвучно перевернулась двуколка, влетевшая через портовые ворота; из зарядных ящиков под ноги пробегавших мимо солдат в красных фесках посыпались гильзы; немо раскрывали рты какие-то люди с баулами и чемоданами, пытавшиеся пробиться вслед за двуколкой, их сдерживали, отжимая винтовками, патрульные матросы в беретках с помпонами.
Адмирал подвинул бинокль чуть вправо: фигурки увешанных амуницией солдат прыгали с пристани в шлюпки. Те глубоко осели от переполнявших их людей, и непонятно было, куда умещались продолжавшие прыгать вниз фигурки.
– Мы подоспели вовремя, капитан, – сказал Кобе. – Готовьтесь принять на борт это стадо.
– Прикажите приготовить орудия к бою?
– Да, конечно.
Развернулись и замерли орудийные башни. Пушечные стволы вытянулись по направлению к городу: к домам, сбегавшим по склону холма, к мельницам, к длинной лестнице с какой-то статуей на вершине, к бульвару с только что распустившимися акациями – к городу, жившему сейчас непонятной, тревожной жизнью. И под защитой стальных стволов, гонимые невидимой, но грозной силой, торопливо уходили от берега переполненные шлюпки. Интервенция переживала свой бесславный конец.
Вскоре палуба крейсера напоминала разгромленный военный лагерь: всюду громоздились ящики с консервами и вином, валялись мешки с одеждой, ранцы, связки вяленой рыбы. Между ними потерянно бродили марокканские и алжирские стрелки, французские пехотинцы, особняком держались солдаты греческого батальона. А по трапу с правого борта поднимались все новые и новые солдаты: пыльные, взбудораженные, в полурасстегнутых куртках.
– Все на корму! – хрипло кричал лейтенант, руководивший погрузкой. Он подтолкнул вступившего на палубу низкорослого стрелка с ранцем и карабином за спиной. Кепи сбилось на его приплюснутый нос, и стрелок должен был высоко задирать голову. Следом за ним на палубе появились еще несколько таких же низкорослых, черноглазых солдат.
Тханг, наблюдавший за погрузкой вместе с другими матросами, крепко сжал поручень. Он слышал, что среди десантных частей Антанты, высаженных в Одессе, была чуть ли не целая рота вьетнамцев. И вот повезло – встретил их на «Вальдеке».
– Ань ем, эй!2 – негромко позвал Тханг.
_________
2 Ань ем, эй (вьетн.) – дружеское обращение.
Первый стрелок удивленно оглянулся и, увидев Тханга, радостно заулыбался:
– Тяо, ань!3.
– Пошел, пошел на корму! – закричал лейтенант.
Вечером, когда крейсер снялся с якоря и направился в Аккерман, куда надлежало доставить сухопутные части, Тхангу удалось поговорить с одним из соотечественников. Караульные вяло выполняли приказ изолировать от экипажа взятых на борт солдат.
– Ну как, навоевались с русскими? – Тханг сидел рядом с Хиеном – так звали его нового знакомого. – Читал я, как разливался перед вами Сарро4. Как это он пел: «Вы хлынули в армию толпами, без колебаний покидая родную землю, к которой вы так привязаны».
– Перестань, друг, – поморщился Хиен. – У меня до сих пор на ногах отметина от кандалов. На сборный пункт в Сайгоне «добровольцы» иначе, как в железе, не шли.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.