Слов согласность

Владимир Черкасов| опубликовано в номере №1314, февраль 1982
  • В закладки
  • Вставить в блог

Кубанский поселок Пересыпь, бывший когда-то почтовой станцией, лежит на берегу Азовского моря. По пути из Темрюка в Тамань мы заехали сюда к матери писателя Виктора Лихоносова с его письмом из Краснодара. Очки под руками не оказались, она доверчиво протянула мне конверт:

– Прочитайте, пожалуйста.

Среди разных разностей сын упоминал о редиске, какой угощались у матери в гостях, – очень понравилась дочке Настеньке. Татьяна Андреевна, невысокая, с приветливым лицом, быстрая в движениях, захлопотала, собирая посылку. Я обещал взять ее на обратной дороге.

Когда заезжали за гостинцами, мы повстречались с отчимом писателя – Василием Федоровичем, грузным пожилым мужчиной. Он стоял у белой, утопающей в зелени виноградных лоз и фруктовых деревьев хаты, по крестьянской привычке положив тяжелые руки на изгородь. Несмотря на зной, был он в застегнутом темном костюме: нездоровилось «деду», как ласково зовет его Лихоносов. «Дед», похоже, на все руки мастер: шесть лет назад, поселившись с женой на юге, в этом доме, он сам построил во дворе капитальную кухню, подсобные помещения.

Пахло нагретой травой и листьями; малыши цыплята пищали и возились в корзинках у сеней. За грядками лука и чеснока, спускавшимися к блестевшей воде лимана, лежала на суше лодка.

– Мы с Новосибирска, – говорила Татьяна Андреевна, – знаете такой город?.. Вишня вот не уродилась нонче... А редиска хорошая, пробуйте, как хорошо-то похрумкать...

Так вот она какая, Татьяна Андреевна, навеявшая образ Физы Антоновны, матери Жени Бывальцева, из лихоносовской повести «На долгую память». Имена героев, конечно, вымышлены, но название места действия повести, родины писателя, оставлено без изменения – Кривощеково на левом берегу Оби, окраина Новосибирска. В предисловии к одной из своих книг В. Лихоносов пишет о матери: «Я благодарен ей за внушенное мне широкое отношение к жизни и людям. И писательское восприятие у меня от нее».

Сочную редиску мы пробовали в краснодарской квартире Лихоносова. По своему обыкновению он ел мало, больше курил, отпивая чай из чашки.

– Как хорошо водилось раньше, – скажет он позже, – встречались люди и пили чай. Вино для поддержания разговора вовсе не обязательно. Настоящий друг, товарищ, коллега не обидится, если встретишь чаем, а не водкой. Быть откровенным, сердечным в разговоре без вина – в этом больше естества и правды. Отношения должны быть органичными, без всяких допингов. Пьянство, по-моему, от ущербности в воспитании, от долгой привычки жить на даровщинку. Другое дело, когда пьют с горя...

В этой комнате, затененной растениями, увивающими балкон, «пасмурный свет скрадывал худобу» внешности Лихоносова, «глаза выразительно сверкали, дужками летели вверх брови». Как и наяву, были в этом автопортрете из «Тоски-кручины», написанной им в 1966 году, «серые жалостные глаза, нервно-печальное лицо, морщины лба» (теперь уже и. щек) «и прокуренные зубы», подкрученные усы, кудрявые легкие волосы. Я смотрел на него, на полки, заставленные книгами, на столы со стопками бумаг, слушал его упругую со взмывающими интонациями речь и с трудом представлял себе Лихоносова на фоне прокаленного бледно-голубого неба у ленивых волн, омывающих землю с россыпью притаившихся станиц. Между тем на берегу моря в поселке, невдалеке от дремлющих вулканов, написано много страниц его романа «Когда же мы встретимся?». И все-таки после самой долгой паузы в нашем разговоре он скажет:

– Берез, берез не хватает...

Вырос человек в Сибири, странствовал по России, а родился и возмужал, как писатель, все же здесь. Он рассказывает:

– Приехал я сюда из Сибири двадцати летним, надо было сменить климат. Часто думаю: как будто сам случай спас меня и физически и творчески. Я попал в такой тихий, зеленый, ласковый город, где душа моя в молодости не была растрепана ни суетой, ни гулом машин, ни бешеным ритмом, ни огромными расстояниями. Я окреп и созрел в тишине и ласковости юга. В большом городе я бы растерялся и никогда не начал писать.

Как и почему учитель с кубанского хутора захотел описать брянских стариков, живущих неподалеку, и смог это сделать с образностью художника в своем первом рассказе «Брянские»? Он и сам знает о том приблизительно:

– Спелось, как песня... И еще я думаю, что, если бы не встретился с брянскими стариками, у меня бы долго-долго ничего не получалось в прозе. Они дали мне дыхание, какую-то музыкальную ноту, и не только музыкальную. Скажем так: ноту правды. А еще надо учесть, по отцу-матери я не сибиряк, не чалдон, я среднерусский, воронежский.

Да, песня рождалась не вдруг. Порукой ее задушевности были и любимые книги Пушкина, Льва Толстого, Бунина. С именем Бунина мироощущение, творчество Лихоносова связалось и по душевной склонности начинающего писателя и в какой-то степени волей обстоятельств.

Однажды, прочитав в московской «Неделе» малоизвестные миниатюры И. Бунина, он послал признательное письмо в редакцию. Ему ответил известный литературовед П. Л. Вячеславов и прислал вырезку из «Вечерней Москвы» с бунинским рассказом «Косцы». Много ли общего может быть у умудренного жизнью литератора и молодого учителя? А нашлось немало заветного. О деле, которому посвятил себя Вячеславов, мечталось Лихоносову, да так, что как-то написал ему откровенно: очень хочу работать рядом с вами, помогать; возьмите, если можно... Как важна, как желанна в начале пути роскошь общения с единомышленником!

Письмо молодого человека из Загорска с примерно такой же просьбой, обращенной к Лихоносову, сейчас он держит в руках:

– Я ответил ему: ни в коем случае! Нельзя человеку, ищущему себя в литературе, покидать такой золотой русский городок... Да и как же иначе. Национальные корни, первородность, жизнь отцов, матерей, предания – основа творчества. Надо жить с людьми долго. Как помогало Льву Николаевичу Толстому то, что перед его глазами проходила вся жизнь какого-нибудь яснополянского мужика (детство, молодость, старость). Завидую Василию Белову, он живет на милой своей родине. Носов, Распутин, Потанин – тоже... Живите среди родных людей, написал я в Загорск... Я хотя и сказал, что юг сберег мою душу, но понимаю и другое: я немало и потерял, вырвав себя из родного гнезда.

Оживленную переписку Лихоносова и Вячеславова прервала смерть Павла Леонидовича.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены