В качестве некоего отдохновения от всех этих бытовых неурядиц образовалась поездка МХАТа за границу – в Европу, а затем и в Америку.

Гастроли на европейском континенте прошли отлично – да и труппа успела снова привыкнуть к бытовым удобствам. Но Европа – своя, родная в чем-то даже, а вот путешествие за океан пугало и актеров, и Станиславского.

Он боялся многого: и плыть через океан, и того, что не удастся заработать (в личном списке, составленном перед поездкой, даже значилось: «Нажить 150-200 тысяч»). Трудно осуждать его за такую «тягу к наживе» - за счет Константина Сергеевича жило множество его родственников – порой их количество доходило до тридцати.

Также он постановил себе: «Писем и статей не пишу. Речей не произношу. Соблюдать мою этику и приличие». Он хорошо понимал: в новообразованную страну придется возвращаться, там осталась семья, поэтому не стоит портить себе реноме непродуманными речами.

Именно во время американских гастролей Станиславский начал писать «Мою жизнь в искусстве» - у него было достаточно времени, общества труппы вне работы он старался избегать, и писал, писал у себя в номере.

Книга стала своеобразным учебником для тех, кто тянется к искусству, но нисколько не раскрывает личности автора. Станиславский не описывает в ней трудные годы – даже в первой редакции. А будет и вторая – под чутким влиянием Владимира Ивановича, желавшего подчеркнуть свою роль в становлении МХАТа. Станиславский не стал спорить, а просто вставил куски Немировича в свой текст.

Театр вернулся с гастролей в августе 1924 года. Уже был в разгаре НЭП, и казалось, что страна возвращается на прежние рельсы. Но впечатление, как известно, был обманчивым.

Успех театра в Европе и Америке только подчеркнул чужеродность МХАТа новой советской действительности.  Более того, сам Станиславский, во время написания записок окунувшийся в прошлое, вдруг понял, как отличается сегодняшний МХАТ от того, который он хотел создать. Это не добавляло хорошего настроения, но Константин Сергеевич, привыкший держаться, справлялся и с этим.

А вот здоровье стало подводить. Вопреки собственному обещанию не выходить больше на сцену, на юбилейном вечере Художественного театра, где давали «Три сестры», Станиславский играл Вершинина. Во время спектакля ему вдруг стало плохо. Оказалось – инфаркт. И вот с этого момента сцена действительно навсегда осталась без актера Станиславского.

О последних его годах вспоминают многие, но всегда – противоречиво. То упоминают тихого и спокойного человека, смирившегося с болезнью и старающегося прожить оставшиеся годы наиболее плодотворно. То всплывает какой-то совершенно безумный старик, полнейшая копия Ивана Васильевича из булгаковского «Театрального романа». Истина, как всегда, где-то посередине.

Станиславский часто говорил, что умрет в 1938 году. Что наводило его на эти мысли – бог его знает. Но, начиная уже с 1937-го, он старался подводить итоги своей жизни. Умел и пошутить на эту тему: так, в Музее Художественного театра предложил выделить комнатку для его праха и запирать в ней провинившихся молодых актеров, чтобы он с ними «разобрался»...

Когда Константина Сергеевича не стало (и именно в 1938 году), его похоронили рядом с художником Симовым, вместе с которым они создавали Художественный театр, и Антоном Павловичем Чеховым. Вдова Станиславского, Лилина, писала сыну: «Эта троица начинала театр, и теперь все трое кончили свое служение искусству. Мне приятно и утешительно, что они вместе».

Немирович у могилы сказал: «Здесь начинается бессмертие». Несмотря на все прижизненные разногласия со Станиславским, тут он сказал чистую правду. Именно бессмертие – театра, актерского мастерства – начал человек, рожденный купцом Алексеевым, но волею судьбы и своей собственной волей ставший тем, кого нынче знают во всем мире, как Станиславского.



• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.