КОЗЛОВ. Еще бы не помнить...
Еще бы не помнить кафе «Ритм». Еще бы не помнить шевеление тяжелой листвы под городским пыльным ветром, еще бы не помнить этот асфальт: в жаркие дни он пружинил под ногами и даже слегка проваливался, а ночью, после джаза, начинал звенеть. Ночью, после джаза, над тихой Миусской площадью прореживались облака и в космическом колодце ясно, словно в горах, сверкали звезды, еще бы не помнить. Еще бы не помнить и возмущенный галдеж на кухне, странные лучи, взгляды друзей, пересекающие пищевой зал... Все эти джаз-кафе шестидесятых – и «Аэлита», и «Синяя птица», и «Молодежное», и «Печора», – оказывается, помнятся, и мимолетный «Ритм» не забыт.
КОЗЛОВ. Еще бы не помнить... В общем, они все горели экономически из-за джаза. Понимаешь, в кафе нужна текучесть. Небольшое число «текучих» посетителей экономически выгоднее, чем зал, битком набитый любителями джаза, даже если они и заплатили по 4 рубля за вход. Я сам вмешивался в бухгалтерию кафе «Печора», и мне там все детально растолковали. Вот такой парадокс помешал развитию крупного джаза у нас в Москве.
АКСЕНОВ. Во время первых фестивалей начали говорить о так называемом «джазе русского акцента». Считаешь ли ты возможным это явление или все-таки джаз – это чисто американское искусство?
КОЗЛОВ. Знаешь, я только сейчас, пожалуй, могу ответить на этот вопрос. Мне кажется, что именно
периодом ученичества можно объяснить тогдашнюю тягу к обязательной непохожести. Мы тогда удивлялись американской джазовой технологии, нам казалось, что мы никогда не сможем так сложно играть, и это как-то подавляло нас, быть может, угнетало наши творческие и философские начала, и вот потому мы стали называть наши собственные композиции «русским стилем». Мы этим пытались как бы перепрыгнуть через целый период, но, увы, частенько получалась, прости меня, типичнейшая клюква... А между тем собственные композиции играть, конечно, нужно.
АКСЕНОВ. Композиции в русском стиле?
КОЗЛОВ. Думаю, что лучше искать суть не в стиле, а в самой музыке. Я тогда стал изучать русскую музыку и обнаружил, что она формально весьма трудно сливается с джазом. Я подумал, что и не нужно ее сливать, а быть может, следует просто взять ее основу, ладовую, например, структуру и безболезненно переложить на джазовый ритм. В те времена ведь мы еще не представляли, что джаз может быть без ритма. Уже много позднее мы с Пищиковым и с Васильковым играли русский фольклор. Помню, мы играли в «Печоре» «Как на вечере – вечере». Игрались просто мелодия и гармония – лад, этим мы ограничились, и, может быть, это единственное, что можно было сделать, – вложить в русский фольклор джазовое чувство, но не ритм. Джазовый, то есть в общем-то негритянский, ритм не годится для русской музыки. Соединяя то и другое, мы рискуем впасть в пошлятину.
Должен сказать, что сейчас в новой музыке, именуемой «джаз-рок», у нас появилось гораздо больше возможностей для использования ладовой музыки любой народности.
АКСЕНОВ. Ты думаешь, что фольклор больше подходит для рок-музыки, чем для джаза?
КОЗЛОВ. Конечно, больше, потому что джаз все-таки – это искусство американских негров, оно стало интернациональным только в самом конце своего развития, уже на авангардном этапе, но все равно там очень много осталось этой... ну... угнетенности какой-то, негритянской проблемности, напряженности. Рок-музыка – новое явление, она гораздо легче, бесшабашней, что ли... Джаз в питательной среде рока сильно помолодел. Это новая какая-то культура... Иногда музыканту даже странно: ведь технологически рок все взял у джаза, все абсолютно, я могу по элементам показать – все исполнялось прежде джазовыми музыкантами, но вот какое-то новое ощущение, загадочное соединение элементов... Из одних и тех же молекул получаются разные вещества...
АКСЕНОВ. Как ты считаешь, Леша, в конце шестидесятых достиг ли уже наш русский джаз каких-то международных высот?
КОЗЛОВ. Думаю, да. К тому времени у нас появились и составы и отдельные музыканты, которые играли на европейском или на среднеамериканском уровне, но, к сожалению, не было организованной профессиональной деятельности и люди были не уверены в себе.
АКСЕНОВ. Я запомнил один вечер, кажется, это было уже в 68-м году... Тогда существовал джазовый клуб в кафе «Ритм» на Миуссах. Ты помнишь?
КОЗЛОВ. Еще бы не помнить.
АКСЕНОВ. Мы туда случайно забрели, ты в тот вечер играл с Зубовым вдвоем.
КОЗЛОВ. С Зубовым? Странно. Мы с ним работали в разные дни.
АКСЕНОВ. Может быть, вы случайно соединились, но это было потрясающе! Вы играли попеременно, каждый минут по двадцать, потом как-то вместе, и все это производило впечатление какого-то немыслимого самовыражения, даже саморазоблачения, я бы сказал.
КОЗЛОВ. Ну да, в джазе так бывает...
АКСЕНОВ. Так вот, скажи, ты сейчас в своем ансамбле не выходишь на такого рода откровения?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.