Потом по древнему подвесному мосту перешел Петровский овраг, любуясь чистотой и буйной силой зелени на острове. Вообще приморские парки, леса, луга особенно зелены: влажные ветры и частые дожди промывают траву и листву. И стволы приморских деревьев по той же причине особенно черны. И контраст первозданной зелени с чернотой стволов заставляет взглянуть на обыкновенное дерево с каким-то даже удивлением.
Ах, как нужна моряку, ступившему на землю после долгого плавания, зелень дерев и трав! Какое чувство братства испытываешь к придорожной ромашке или старому клену! Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен, тот самый, что натянул нос Куку, открыв Антарктиду, хорошо понимал это. И много сделал, чтобы при вступлении на «служебный», то есть казенный, остров моряки «были бы порадованы тенью дерев и зеленью». Вероятно, некоторым штатным озеленителям наших городов полезно было бы побывать в Антарктиде хотя бы месяцок.
В Средней гавани кормой к причалу стоял мощный паром, опустив апорель. Нынче Котлин связан с материком регулярными паромными рейсами в любое время года. Впервые за всю историю островные жители могут добраться на Большую землю точно по расписанию.
Матросы на пароме окатывали палубу и заодно друг друга из шлангов, они были совсем мальчишки, полуголые и беззаботные. Беззаботность их выглядела даже вызывающе на фоне крейсера «Киров». На крейсере играли «Большой сбор», белые робы выстраивались на баке и спардеке крейсера плечом к плечу, крепко скованные строгой крейсерской дисциплиной: на крейсерах служба всегда строже, нежели на других кораблях.
За крейсером видны были просторы кронштадтских рейдов, верхушки Кроншлота, угадывался Чумной форт.
Польский лайнер «Стефан Баторий» медленно скользил по заливу, нацеливаясь в пролив между Кроншлотом и аванпортом Купеческой гавани. Я знал, что поляки сейчас держат триста пятнадцать градусов, а через пару минут лягут на двести восемьдесят девять. Я сотни раз прошел этим путем в море и обратно в Ленинград. И было немного странно сидеть на берегу и глядеть на проходящее судно со стороны, с тверди Кронштадта. Торговых моряков редко заносит сюда. Здесь царство Марса и – ныне – еще Софии, ибо в Кронштадте базируется флот Академии наук.
Полускрытый от меня паромом, тяжело ворочался в гавани огромный новый «Ермак», потом он с грохотом обрушил в воду правый якорь и начал подаваться кормой к причалу. Он проделывал этот маневр без буксиров, очень уверенно и даже несколько надменно. И три густых гудка прокатились по гаваням, рейдам и по Якорной площади и, верно, отдались глубинным, глухим звоном и гулом в бронзе адмиральского памятника и в бронзе всех других памятников Кронштадта.
С парома раздался ленивый и добродушный голос вахтенного штурмана, усиленный верхней трансляцией: «Эй! Самоубийцы! Поторопитесь! Больше ждать не могу! Опаздываем!»
Двое парней возились с мотоциклом на пристани – он у них заглох в самый неподходящий момент. «Самоубийцы» перестали мучить свой драндулет и вручную, со смехом и гиканьем затащили его на паром.
Все очень мирно было, по-домашнему. И вовсе не пахло историей. Хотя камни аванпорта помнили легкую тень от парусов «Надежды» Крузенштерна и «Невы» Лисянского, «Востока» Беллинсгаузена и «Мирного» Лазарева и «Камчатки» Головнина...
С командором Головниным уходил волонтером в свое первое отчаянное плавание мальчишка-лицеист Федя Матюшкин. Если Пушкин кому завидовал на этом свете, то ему.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный.
И вечный лед полуночных морей?
Счастливый путь!..
С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!..
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Выступление товарища Л. И. Брежнева
Рассказ