А потом стоит полчаса, час, музыка ее добивает, обтекает, и Ева стоит словно в волнах, которые ее переворачивают, растягивают, дергают в быстром беге. Конечно, он не думал об этом серьезно, в городе, где он живет, есть девушки еще красивее. Может быть, сейчас он с одной из них.
Да... А все-таки у нее, у Евы, большой рот, грубые руки. Медленно, словно была в чем-то виновата, уходит она от сияющего клуба и постоянно оглядывается.
Дорога на станцию твердая и протоптана так же, как и те два километра, что проходит она каждый день на поезд и с поезда. Молодые деревенские шалопаи иногда стараются по дороге задеть ее, издевательски кривляются и растягивают слова:
– Где же твой поклонник, которого тебе нашел отец? Не будь такой гордой, Евка, а то останешься старой девой...
Сегодня ей не удалось бы ответить так легко и находчиво, как обычно. «Плевала я на него миллион тысяч раз!» Нет, не то. Ах, Шаня, Шанечка...
Хочется пить. В сонном станционном буфете продают малиновку с водой. Пригубила, смотрит на нее... Только напрасно смотрит, потому что эта и не красная и не искрится в высоком прозрачном стекле. Просто теплая желтовато-мутная вода в грубом пивном стакане. Она отодвинула его и вышла на платформу:
В посиневшей, бескровной вышине сгорбился месяц, лежит на спине и спит. Встрепанная голова Карола Гашпара зарыта в подушку, как сосновая шишка в стоге сена. А другие должны строить дом, которым он будет гордиться.
Плешивый Якуб работал бы и без водки, такой это старый честняга, к тому же кум, но с такой бригадой вряд ли удастся справиться с работой до наступления ночи.
До полуночи остается еще целый час. Само, который пришел за Евой прямо с работы, набрал в ведро застывающий раствор и оперся о стену. Он постыдился сказать, что с утра не ел и слаб на выпивку. Трет ладонью грудь, опустил плечи, хватает открытым ртом воздух.
Там, где будут входные двери, стоит Ева.
. – А ты что тут рассматриваешь? – бросила она ему резко.
Он поежился, как будто его знобило.
– Где ты была так долго? – спросил тихо. – Отец меня позвал, сказал, что ты будешь дома. Нам пришлось его уложить...
Из Евы брызнули искры.
– А что мне до вас? Делайте, по мне, что хотите! Где была? Отгадай! – Выпятила грудь. – Если бы ты знал, с кем я провела целый вечер! Вот это парень! Он с тобой и разговаривать бы не стал... Ну, чего стоишь, как деревянный? И что тебе до того, где я была? Я хожу, куда хочу и с кем хочу. Зря ты сюда таскаешься. Я бы тебя не поцеловала даже за тысячу крон... – Быстро повернулась и ушла. Само двинулся за ней, но задел за ведро и чуть не растянулся,
Отцовский протяжный храп сотрясает комнату. Бьется Евино сердце. Тянет ее выскочить вон и закричать, что она пойдет с кем хочет и куда хочет. И никому не позволит приказывать! Пуговицы снятого платья шуршат по стулу. Встала над кроватью, на минуту ей показалось, что, не спит младшая сестра.
Потом она долго лежит, прислушиваясь к стуку сердца, и не двигается. Глаза закрыты.
Она видит его в комбинезоне, кудрявого, стоит у него за спиной, хочет дотронуться до его руки. Какое у него будет выражение, когда он ее увидит? А... что бы случилось, если бы в понедельник она подошла к нему и спросила что делал, где был, не хотел или не смог?
А может, это и не Шаня. Он стоит спиной к ней, и Ева с закрытыми глазами видит как в тумане. Шаня обещал, а не пришел. А зачем обещал, если не пришел? Она зашептала что-то в подушку. Подняла голову и прислушалась. Нет, никто не открывает двери.
Само не отважится. Даже не попытается, бедняга.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.