Маленький цыганский поселок за деревней похож на переполненную пароходную палубу. Между сидящими мужчинами и женщинами ватага ребятишек гоняет неуклюжего кудлатого щенка. В сторонке от остальных у чадящего огонька потягивает длинную трубку старый Йозеф. Он сидит неподвижно, прямой, словно оцепеневший жираф с закопченной головой.

Парни – по субботам они все собираются дома – готовятся помогать Каролу достраивать дом. Хищные стариковские глаза видят все, хоть и сидит он как окаменевший и лишь редкие клочки дыма выдают в нем жизнь. Лучше бы они ссорились, дрались, не могли бы никак договориться... Тогда бы он резко поднялся и гордо двинулся к спорящим. Трубка нырнула бы в боковой карман, руками он властно раздвинул бы людей, и его резкие слова упали бы им на головы подобно граду. Так, как было когда-то...

Внезапно в его глазах начинает загораться искорка надежды: сейчас что-то произойдет. Карол, деревенский пастух, широко шагает к дому и уже издали выкрикивает:

– Жена! Где ты таскаешься, черт возьми! Жена его, маленькая и скуластая, обожженная

солнцем, под которым она пасет коров.

– Где Ева? – впивается в нее муж взглядом. – Ты ослепла, что ли? Не видишь, кто пришел?!

Вяло обернувшись, он указывает непослушной рукой на своего спутника, который выжидающе держится в сторонке, похожий в своей белой рубашке на испуганного официанта с неестественно выпученными глазами.

– Ее нет дома, еще не вернулась с работы, – тихо говорит жена и смотрит куда-то мужу под ноги.

Карол стянул с головы вылинявшую синюю беретку и шмякнул ее о землю:

– А я тебе говорю, чтоб сей момент была здесь!

Старый Йозеф заерзал, смотрит с любопытством, шевелит палкой в огне. Пожилой цыган с давно не стриженными космами подходит к Каролу и хватает его за руку.

– Не поднимай крик, кум, не имеет смысла. Карол, когда его протаскивают сквозь двери,

крутится, как подстреленная птица, но в комнате заваливается на постель и сразу становится покорным и тихим, как ребенок. Лайош, тот, что учится на электрика, привернул лампу. Бедный молодой парень чувствует себя неуверенно без своего покровителя, глотает слюну, в желудке у него скребет от голода, и он не знает, за что уцепиться.

– На тебе, мешай! – сует ему в руки мотыгу плешивый Якуб. – А вы подавайте кирпичи!

Бедняга послушно размешивает раствор, но глаза его постоянно стреляют, он все оглядывается, высматривает. Потом он подходит к жене Карола и спрашивает:

– А Ева знает, что мы придем? Она вам утром ничего не говорила? Если бы я знал, как ходят поезда...

Было бы неплохо, если б женщина его чем-нибудь угостила... Утром он не поел, а обедать было некогда, шел на поезд прямо с работы, из совхоза...

Там, где огонек расплывается в темноте, сонно поднимается пепельный хвостик дыма. Неподвижный старец вдруг встрепенулся и, словно по струнам, стал красться к свету, где галдели парни. Жена со стенаниями двинулась за ним. Уж если вот так, всем, наливает плешивый Якуб, думаю, не обойдет он стопочкой и бывшего старосту...

На стадионе сразу за деревокомбинатом играют в футбол. Она остановилась здесь и стоит у забора, потому что не хочет измять платье. Она впервые надела его сегодня утром, синее, с черным блестящим поясом.

- Ты чего это вырядилась, Ева, ведь воскресенье только завтра? – удивлялись женщины на паркетной фабрике.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.