В бокале ничего не искрится

Бегают, играют в футбол, а Еве день кажется слишком длинным, как будто два дня слились в один. Но когда она внимательно оглядывает себя, все, от раннего утра до теперешней минуты, сливается в ней в необычное, праздничное настроение, которое колышется вокруг, как горячий летний воздух. Смена кончилась, и у Евы впереди целых субботних полдня с лениво капающими минутами.

Ну и хват, этот Шаня! Сказал ей вчера, чтобы она сегодня вечером, пришла на танцы. Завод получил Красное знамя, программа начинается в семь, а что она будет делать до вечера? Об этом Шаня не подумал. Уехал с деревянными панелями за город в своих голубых брюках, которые ей так нравятся. Что он делает сейчас? Ох, до чего же она глупая... Ведь они уже сейчас могли бы быть вместе! Но она слишком обрадовалась, когда он вчера с ней заговорил, смотрела на него благодарными глазами, и ей вообще не пришло в голову, что придется ждать.

Ну, а что поделаешь? Полчаса она тащилась до города, разглядывая плакаты, витрины и прохожих, ей было досадно, что девчата и женщины носят сумочки – желтые, синие, красные, белые, – а она только комкала в руках носовой платок. Посидела в парке у брызгающего фонтана, съела мороженое, потом сосиски и опять мороженое. На раскаленной улице ей пришло в голову, что она может подняться вверх на холм за пилораму, сесть там под деревом и смотреть куда захочется. На стадионе продавали лимонад, и она задержалась.

Когда возвращалась из города, возле станции с ней заговорил по-цыгански худощавый паренек. Он заглядывал ей в глаза, уговаривал ее, чтобы она пошла с ним, что сейчас же ей купит мороженое. Она обрезала его, но парень снова начал горячо убеждать ее, а когда она показала ему спину, обозвал ее.

Будь он хоть немного покрасивее! Но у него такие же вылупленные глаза, как у Само, которого вот уже полгода отец водит домой. Готов хоть сейчас выдать ее за него. А три года назад, когда она еще пасла коров, постоянно угрожал ей, что убьет, если узнает о ней что-либо такое... Однажды была вечеринка, и она возвращалась из темноты к свету с одним парнем из соседней деревни, который ей нравился... Отец схватил ее за руку, ударил и еще наорал на нее.

А пускай он живет с этим своим Само, пусть ему варит и стирает, пусть гордится тем, что тот только наполовину цыган, потому что отец у него селянин...

– Гол! – орут зрители, а один из них в клетчатой рубашке и белой шапке дурашливо размахивает руками. А Ева даже не знает, в какие ворота забили гол. А что, если Шаня где-нибудь здесь, между людьми? Вот если бы Шаня позвал ее так же, как тот, с вылупленными глазами на станции... Пошла бы с ним куда угодно. Хоть на край света.

Но Шаню бесполезно искать на стадионе, ему скорее нужна скрипка. Невозможно даже представить себе, что он мог бы бывать у них дома в поселке. Там двое умеют чуть-чуть бренчать на гитаре, да у дяди Ежи есть труба, вот и все. Все сразу же обзаводятся детьми, даже без свадьбы. Кричат на жен; иногда дерутся. После зарплаты собираются всей компанией, пьют малагу и горланят...

– «Он порядочный и красиво одевается», – поглаживает мысленно Шаню Ева. Она одна идет со стадиона на холм под деревья, а как было бы хорошо, если бы он шел вместе с ней! Ведь она ни разу с ним как следует не поговорила. Но он ей нравится и позвал сегодня ее на вечер. Они будут танцевать и сидеть вместе за столиком, он принесет ей высокий бокал красной малиновки, в котором будут искриться белые пузырьки, – такие бокалы ребята обычно носят девушкам.

О чем мы будем говорить? Ева пощипывает ногтями большой дубовый лист. Все еще впереди. Шаня принесет ей слова, которые всю ее распалят. Может быть; он скажет ей, что она ему нравится, что понравилась с самого начала, что она для него – дорогая и желанная...

За рекой пестреет стадо пасущихся коров. Тихонько позвякивают колокольчики. Ева, не обращая внимания на новое платье, садится на траву. Она видит себя рядом с этими коровами: многие месяцы ходила за стадом вместе с отцом, матерью, младшим братом... Вспоминает собаку, грибы, птиц, летние грозы с громом и молниями. Глядит на длиннющую крышу пилорамы, заснеженную желтеющими опилками, на резкий прямоугольник шпал, на новые бетонные мачты. Она обводит глазами затихший завод, который впервые видит вот так, сверху, она словно держит его в объятиях, и все становится доверчивым и теплым, качается вместе с ней в мягком, сладостном ожидании...

Но вот начинают расползаться черные гусеницы теней, и уже перед нею желтое здание заводского клуба с большими окнами, и Еве нужно стоять, ждать и смотреть на входящих нарядных людей. Она заглянула в большой зал и в боковые комнаты: еще много свободных столиков, и это ее успокаивает. Когда она вышла на улицу, кто-то крикнул, она услышала свое имя.

– Ты пришла ради меня? Не бойся, потанцуем, только тебе придется долго ждать, потому что обычно я начинаю около полуночи!

Ах, да это тот слесарь, он часто ее дразнит, дурашливый пожилой человек. Она пытается улыбнуться. Выглядит это довольно жалко. Это растерянность человека, которому не до смеха и который не знает, что отвечать. Она комкает, в ладони изжеванный платочек.

Где ты, Шаня, Шанечка... Ты меня позвал, и я пришла. Народ все прибывает. Почему не он идет к заводскому клубу вместо вот этого высокого, с плащом через плечо? Уже не осталось свободных мест, где же мы сядем, куда принесешь ты мне малиновку? Она непрерывно теребит в руках платочек, губы мелко дрожат. Люди, стоявшие на улице, потянулись в зал. Уже начинают.

«Нет, нет, нет! – отсекает она про себя отчаянно и зло, плач булькает в ней глубоко, как подземная река. – Не хочу видеть около себя эти выпученные глаза, и плевала я на отца... Соберу вещи и уеду...»

На сцену уже выходят музыканты. А что, если он будет между ними, что, если хотел ее удивить? Ей вдруг стало легко, только сердце билось где-то в горле. Встала на цыпочки, ни на кого не оглянулась, двум мужчинам наступила на ноги...

– Куда летишь, касатка? У тебя глаз нету?

Шани нет на сцене, зато она увидела одну знакомую девушку, а около нее свободный стул. Издали ей заулыбалась, протолкалась к ней, не обращая ни на кого внимания:

– Прошу тебя, Катенька, никого сюда не пускай! А если сможешь, найди еще один стул! – Запыхалась, глаза то и дело обращаются к выходу, даже не ждет ответа.